Спокойно.

И ниже… первый этаж.

Холл, к счастью, пустой… чудо, не иначе, или тот, кто шел за нами следом, стыдливо прикрываясь сотворенной тенью. Я слышала его, но…

Мог бы уже что-нибудь сделать. Тоже мне, нашли Бэтмена в юбке. Всех спаси, всем помоги… а я, между прочим, помогать никому не хочу. Я вообще людей не люблю.

Глобально.

Двуличные они твари, да… какое хорошее слово. Какое яркое, как рубин, и всеми оттенками красного поблескивает-переливается…

Дверь Рай любезно открыл сам. Кажется, желания убить меня поубавилось. И хорошо, алого в нем стало много меньше, да и то потускнело, словно выцвело.

Правильно.

Я тут на дерьмо исхожусь.

Только я и… всем же насрать… нет, заплатят, конечно… этак и миллионершей к концу учебы стану, если, конечно, доживу, что сомнительно…

Мы добрели до лавочки.

Кто додумался ее поставить?

Обындевела, обледенела, но Рай на нее плюхнулся и меня за собой потянул. На коленки. Что ж, на коленках всяко теплее будет. А что обнял, сдавил так, что кости захрустели, так он, думаю, не нарочно…

С другой стороны, плевать. Давать себя щупать всем безумным…

На холоде зелье выветривалось не в пример быстрее. И через несколько минут я ощутила, как меня отпускает. Алое догорало, костер из старых обид.

Костры жгли осенью.

Устраивали субботник, куда выходили самые, мать его, ответственные жильцы. И моя мамаша, даже когда остатки мозгов выкурила, все равно выходила… на хрена, спрашивается? Или цеплялась за эти субботники как за воспоминания?..

Ненавижу.

И слезы душат.

Грабли. Желтое покрывало листвы, которое никому-то не мешало, а его раздирали, обнажая склизкую темную изнанку. Стягивали в кучи и поджигали.

Дым вонял.

А люди приговаривали, мол, экология плохая, вот и деревья скоро из пластика станут… идиоты. Моя мамаша пялилась в огонь, а я, еще подросток, тряслась от мысли, что она сейчас возьмет и шагнет в костер. Потом, став старше, поняла, что не шагнет, что так просто мне от нее не избавиться…

А субботники…

Дым…

Ненавижу.

И реву. Сижу, уткнувшись носом в чужое плечо, и реву, как ребенок, а треклятый брюнетик, из-за дурости которого мы теперь и оказались здесь, по голове гладит.

Я шмыгнула носом.

И велела себе успокоиться.

Не получилось.

…Память словно прорвало… Вот лестница подъездная и фикус в кадке. Шлюмбергера на подоконнике. В декабре она зацветает рыжими крупными цветами, которые почему-то ассоциируются у меня с мандаринами.

Коврики.

И двери.

Стена, расписанная цветочками. Расписывали ее давно, и часть цветов стерлась, но…

Я хочу домой.

Сейчас.

В родной подъезд, в ту привычную жизнь, которую я знала и понимала, а тут… тут я, быть может, и ценный элемент мира, но не человек…

Деньги у меня есть, хватит заплатить за переход. Но вот уйти мне не позволят.

В какой-то момент слезы закончились, и я, ткнув брюнетика кулаком в грудь, сказала:

– Двоечник.

– Я не виноват, – голос его звучал хрипловато. – Я только понюхал и… и вообще, ты сама попросила…

– Посмотреть, а не пробовать.

– Я лизнул.

– Ага… – я вздохнула. – Как сейчас?

– Да… нормально. Кажется. Только… еще посидим?

Посидим. Конечно. Прохладно, и, кажется, снег пошел. Мокрый. Мелкая морось, крупные хлопья. Падают, кружатся в свете фонаря.

Красиво, да.

– Я… на самом деле не такой, – первым заговорил Рай. – И… я не знаю, как оно действует, но мы обязаны…

– Обязаны.

Не дура. Понимаю.

Пожалуй, слишком много понимаю… поставить эту бутылку в шкаф мог лишь тот, кто в госпитале бывает часто. Кто знает в нем каждый закуток. И в курсе этих вот тайных явных мест…

Кто способен сварить подобное зелье…

Зачем?

Сила?

Концентрированная ненависть побочным эффектом? Или… наоборот? Сила – это побочное, а ненависть… все люди – твари? И надо лишь позволить этой твари выглянуть.

– В другой раз, – со вздохом произнес Рай, – когда я говорю, что надо бежать, будь добра именно так и поступать.

Ага.

Всенепременно.

Мастер Витгольц всякого повидал на своем веку.

Он помнил и серию ритуальных убийств на острове Керсе, когда погибло семеро детишек, чтобы один одержимый получил шанс увеличить потенциал.

Могущества не хватало.

И свихнувшегося от избытка сил мага, который возомнил себя спасителем мира, а в итоге стер с земли деревеньку вместе с жителями.

Видел расчетливых убийц.

И глупых.

Преступления голой страсти и скрытой выгоды. Простые, сложные и лишь кажущиеся таковыми вроде смерти старшего смотрителя Королевского архива, за которой стояла банальная ревность.

Нынешнее дело отличалось ото всех.

Оно было… бессмысленным?

– И что скажешь? – мастер Витгольц потер переносицу.

Полдюжины бутылок.

Полдюжины кругов на полке, каждый – отпечатком. Только пять – ровные, аккуратные, а шестой не то чтобы смазанный, скорее уж состоящий из многих колечек… бутылку брали и ставили на место. Не единожды. И тот, кто делал это, определенно обладал чувством юмора.

Прятать на виду…

Содержимое заменил. Посуда старая, такую давно уже не льют, но в госпитале сохранилось изрядно. И о чем это говорит, кроме того, что подозреваемый имеет к клинике доступ?

Именно что ни о чем.

Знал?

– Я давно собиралась навести здесь порядок, но все как-то руки не доходили, – Варнелия капнула раствором на тыльную сторону ладони и наклонила руку, позволяя капле растечься по коже.

Серебро.

Металлический блеск, вязкость средняя… аромат легкий, цветочный. Пожалуй, Витгольц его ощущает.

Отпечатков нет. Вернее, может, они и были – хотя вряд ли, все же тот, кто затеял игру, слишком осторожен, но… если и были, то их затерли. А потому, если и найдутся, девочке и парню… повезло.

Или нет?

Им – не слишком, а вот Совету магов – вполне…

– Кто бы это ни сделал, он талантлив…