— Знаешь что, коли речь идет о ферме или вообще делах, милости просим, готова выслушать все, что скажешь, но насчет того, кто мне должен нравиться, а кто нет, я уж как-нибудь сама разберусь. Ты меня оставляешь, так что нравиться мне может кто угодно. Мое дело. Ты ведь не в командировку отправляешься. Ты уезжаешь навсегда, вот и не пытайся распоряжаться моими вкусами.

— Что ж, как тебе будет угодно. — Сидни был явно зол.

— Да, вот так мне будет угодно.

— Только не надо, чтобы тебе нравилось слишком много мужчин, как нравился мистер Бэннон, иначе я вернусь, заберу своих детей, а с тебя три шкуры спущу… Знаешь ли, я тоже могу рассердиться. И ты не зли меня. Я старался держать себя в руках, а ты задираешь нос, смотри, как бы не оторвали.

— Да? Как интересно. — Грейс собралась было развить тему, но тут зажегся красный свет, и Сидни затормозил.

На небольшом возвышении под навесом стоял регулировщик. Он прикоснулся к шляпе с твердыми полями и сказал, обращаясь к Грейс:

— Господи, хоть когда-нибудь кончится эта жара?

— Будем надеяться, Оскар, — посочувствовала Грейс.

— А вам как погода, мистер Тейт?

— Да как-то не очень.

— Сегодняшний день еще не самый жаркий нынче летом, но все равно нам, толстякам, туго приходится. Ну, вот и поехали. — Он улыбнулся Грейс и переключил сигнал светофора на зеленый. Сидни тронулся с места, и когда перешел на третью скорость, Грейс заговорила вновь:

— Так вот, я собиралась сказать…

— «Собиралась, собиралась», — передразнил Сидни. — Что именно?

— Перед тем как остановиться, я собиралась сказать, что забавно слушать твои угрозы забрать детей и снять с меня три шкуры. Тут-то как раз Оскар Тиллингхаст и включил красный. Ты заметил, что он не к тебе обратился, а ко мне? С тобой был вежлив, но разговаривал-то со мной.

— Что ж, ты красивая женщина, никто этого не отрицает.

— Не в этом дело. Он заговорил со мной, потому что всегда говорил именно со мной. Вот так-то, мистер Тейт. Если вы все же решите подать в суд, вас ждут интересные открытия. Плевать мне на то, какой дурной женщиной я оказалась, попробуйте только затеять дело, вас любой судья на смех поднимет.

— В таком случае будем надеяться, что таких неприятностей удастся избежать.

— Да никакая это для меня не неприятность. Ради Бога, идите в суд, растопчите меня. Но для начала попробуйте найти адвоката, не думаю, что вам это удастся.

Не говоря ни слова, Сидни вдавил ногу в педаль газа. «Мерсер» рванул вперед, лавируя между другими машинами, благо их в этот предвечерний час было не так уж и много.

— Сам, если хочешь, хоть убейся, я-то здесь при чем? — взвизгнула Грейс. — Выпусти меня.

Сидни сбросил скорость, снял шляпу и сунул ее за спину.

— Это я так пары выпускаю, — пояснил он. — Знаете что, миссис Тейт, вы будто живете в Средние века. — Сидни поднял палец. — Все то, что ты только что сказала, — правда или могло бы быть правдой все те годы, что мы прожили вместе, начиная с женитьбы и до самого последнего времени. Но месяца два назад ситуация изменилась. Да пожелай я, прямо сейчас мог бы забрать детей. Мало того, «О’Коннол и Партридж», твои собственные адвокаты, отсоветовали бы тебе обращаться в суд.

— Ха-ха-ха. До чего же ты слеп.

— До чего же ты слепа. Послушай меня, детка, пока мы были женаты, всегда существовало нечто удерживающее меня от необдуманных поступков — я любил тебя. И этого мне было достаточно. Ты была моей женой, и никто в городе не мог бы упрекнуть меня, что я заглядываюсь на других женщин. Мне ничего не было нужно, твоя любовь была лучшей наградой. Теперь я ее потерял. Но, — Сидни медленно согнул палец, — взамен приобрел нечто другое, то, на что никогда не претендовал и не рассчитывал. Уважение людей твоего круга. Я ощущаю его. По глазам читаю. И «О’Коннол и Партридж», твой брат Брок, Хэм Шофшталь, Конни Шофшталь знают это не хуже меня. Ну, Конни, может, и нет, она меня не любит, но почти все остальные подтвердят, что я прав. Не надо никаких судов, Грейс, тебе не выиграть.

— Да ну?

— Вот тебе и «да ну». Ты же прекрасно понимаешь, что я в суд не пойду, разве что ты сделаешься настоящей шлюхой, только лучше бы тебе не становиться на эту дорожку, иначе узнаешь, что такое шлюха по моему определению. Давай разведемся по-тихому. Для матери, которой предстоит воспитывать детей, это только к лучшему, и не надо делать вид, будто можно вести себя подобно какому-нибудь Майлзу Бринкерхоффу в юбке. Даже и не думай об этом.

— Ах вот как? В таком случае и ты не думай, будто можешь разговаривать со мной, как папа римский. Мы в любом суде тебя побьем, пусть для этого придется потратить все, до последнего цента.

— Кто это мы? Ты с Броком?

— С Броком и с Колдуэллами из Вильямспорта и Филадельфии. Со множеством людей, которых ты даже не видел. Иных я и сама в глаза не видела, но не забывай одного: мой отец одолжил своим филадельфийским родичам, когда они оказались в беде, миллион долларов. А ведь нельзя сказать, чтобы он был близок с ними. Мы даже поздравительными открытками на Рождество не обменивались, но стоило им оступиться, и отец не стал ждать, когда его попросят о помощи. Он сам ее предложил.

— Да, и получил неплохие дивиденды.

— Может быть, но он рискнул миллионом. Ладно, оставим это. Ты хороший, ты святой и прямо наслаждаешься своей святостью, а я плохая, я шлюха. Что ж, собаке дана ее кличка.

— Ты сама ее дала.

— Но уж если кличка дана, то и жить она будет с ней. И теперь, Сидни, попробуй, только попробуй задеть меня — раз уж я такая, как ты сказал, на куски порву. Пенроузы, Вейры — все они станут на мою сторону, можешь не сомневаться. Думаешь, губернатор тебе поможет?

— Нет.

— Правильно, нет. А если да, то мы и на него найдем управу.

— Смотри-ка, должно быть, я в свое время женился на принцессе, скажем, из дома Габсбургов.

— Ничего смешного, ты сам в этом убедишься. Угроза прозвучала, но вот что я тебе скажу — никогда не целься из ружья, если не собираешься выстрелить.

— Ладно, в таком случае скажу и я: не наводи этих орудий, если не собираешься открывать огня.

— Посмотрим, у кого пушка, а у кого дробовик.

— Ну, малыш Дэвид, конечно, у меня, — пробормотал Сидни, и оба замолчали. Машина свернула на дорогу, ведущую к ферме, по которой они обычно ехали со скоростью пешехода.

— Гнусно и грустно все это, — вздохнул Сидни.

— Да уж.

— Гнусно и грустно, — повторил он, с трудом различая дорогу в густой тени орешника. Грейс промолчала и заговорила, лишь когда машина остановилась. Она открыла дверь и, не поворачиваясь к мужу, сказала после некоторой паузы:

— Да, жаль, что не ты оказался всему причиной. Я бы была к тебе добрее. — С этими словами Грейс вышла из машины и скрылась в доме.