2

– Когда вы перестали писать против нас и почему?

Вот, наконец, после долгих мучительных ожиданий Коломыцына привели на допрос. Некоторое время он о чем-то думал, потом сказал:

– Могу вам точно сказать: это произошло 22 июня 1941 года, когда к нам в редакцию пришло сообщение о том, что Гитлер напал на Россию, – отвечая на вопрос капитана, сказал Николай.

С самого начала этот капитан произвел на него двойственное впечатление. С одной стороны, он был подчеркнуто вежлив, кроме того, у него было хорошее русское лицо. Однако говорил он жестко, во всяком случае, не так, как говорят уважающие друг друга собеседники. Впрочем, иного Николай, много читавший о зверствах чекистов, и не ожидал.

Капитан с недоверием посмотрел на арестованного. Дескать, так ли это? Не врете ли? Может, вы таким образом шкуру свою спасали? Но Коломыцын говорил правду. В самом деле, во время войны, несмотря на некоторое давление со стороны издательского начальства, он, этот пламенный публицист со своим взглядом на коммунистическую идею, не написал ни одной статьи с критикой советского режима, ограничиваясь исключительно статьями на литературные и исторические темы. И это – в «Новой Азии», японской газете, выходившей на русском языке! Точно так же поступили и некоторые другие журналисты. Тот же Яворский в газете «Харбинское время», также принадлежавшей японцам, бросив критиковать красных, стал усиленно писать статьи на географические и биологические темы, ухитряясь только ими и ограничиваться. Это не нравилось хозяевам издания – отсюда их вечные упреки. Дело дошло до того, что Яворским занялась военная жандармерия, и только заступничество влиятельных друзей из эмигрантских кругов спасло тогда его.

То же самое произошло и с Коломыцыным. Японцы завели на него досье, однако разгром советскими войсками Квантунской армии позволил ему остаться целым и невредимым.

А тут вдруг его арестовывают и предъявляют обвинение в антисоветской пропаганде и клевете на советский строй. Материалом обвинения послужили его довоенные статьи.

В тот день следователь вызывал Коломыцына на допрос три или четыре раза, проговорив с ним в общей сложности почти пятнадцать часов. Это было тяжкое испытание для Николая, зато это помогло ему посмотреть на себя как бы со стороны и понять, что он на самом деле собой представляет.

Видимо, капитан Жаков, а так представился этот следователь, хорошо подготовился к допросу, внимательно изучив то, что в свое время вышло из-под пера Коломыцына. Об этом можно было судить по его вопросам.

– Как вы, такой интеллигентный человек, можете верить в Бога? – спросил он у Николая.

«Ишь ты! – усмехнулся он в душе. – Заметил-таки…» Все правильно, в своих статьях Коломыцын часто подчеркивал, что является верующим христианином.

– А разве вера – это плохо? – удивился Николай. – Каждый человек должен во что-то верить. Кстати, многие выдающиеся люди верили в Бога. Хотите, я назову вам несколько имен? – С этими словами он стал перечислять известных писателей, философов, ученых, политических деятелей – всех, чьи имена пришли ему на ум. – Сократ верил в Бога? Верил… И Платон верил, и Мильтон, и Данте, и Вальтер Скотт, и Кант… А взять русских… Ломоносов, Державин, Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Тургенев, Достоевский, Толстой, Владимир Соловьев, Тютчев… И это далеко не все. Я могу продолжить этот список. Но стоит ли? И без того понятно, что для великих людей Бог всегда существовал… Кстати, даже для вашего советского физиолога Павлова.

Капитан кивнул.

– Это так… Для Ивана Петровича мы даже специальную церковь построили, – сказал он, удивив Коломыцына тем, что не стал возражать ему на сей счет, хотя в советской науке и публицистике Павлова принято было изображать этаким воинствующим материалистом. Что касается других известных имен, то на них следователь вообще решил не останавливаться. То ли аргументов не нашел, то ли потому, что иные из них вообще были ему незнакомы. Ну, какой из чекиста интеллектуал? Эти только и могут, что сажать за решетку да расстреливать. Вот смотрит этот человек со впалыми щеками на него, а в глазах ни живинки. Или это только так кажется?..

– К какому вы принадлежите сословию? – неожиданно спросил арестованного капитан.

Николай на мгновение задумался. О, он знал, что ему зададут этот вопрос и что на него нужно будет отвечать. Но разве скажешь, что отец его был зажиточным забайкальским казаком? Что он всеми фибрами души ненавидел советскую власть, поэтому в Гражданскую сражался на стороне белых? Впрочем, следователь все равно обо всем узнает. Ходят слухи, что в руки советской контрразведки попали многие документы из сейфов японской разведки, так что «темнить» бесполезно. Однако попытка – не пытка…

– Мой отец был обыкновенным трудягой… – негромко произнес Николай, пытаясь обойти острые углы. Однако, как говорится, не на того напал. Следователь, по всему видно, был человеком неглупым и к тому же опытным контрразведчиком.

– Я вас не спрашиваю, каким человеком был ваш отец, я вас прошу, чтобы вы назвали его социальный статус… – произнес Жаков. – Ну, кто он был? Дворянин?.. Или, может, он принадлежал к купеческому сословию или же духовенству?..

– Он был казаком… – негромко произнес Коломыцын.

– Вот как? – для капитана это, казалось, явилось неожиданностью. – И, вероятно, зажиточным?.. – Николай пожал плечами. Дескать, откуда мне знать – ведь я был маленьким, когда меня увезли за границу. – Ну хорошо… – проговорил следователь. – Допустим, вы этого не знаете. Но о том, на чьей стороне он воевал в Гражданскую, я думаю, знаете? – Арестованный снова пожал плечами. Самая верная тактика – делать вид, что прошлое твоих родителей тебя не интересует. Тем более что Николай всегда мог сослаться на то, что в их семье было не принято о чем-то вспоминать, а сам он-де не пытался копаться в своих корнях. – Да, с вас много не возьмешь… – усмехнулся Жаков. – Ну ладно, пойдем дальше. Скажите, гражданин Коломыцын, за что вы нас так рьяно ненавидите? Я говорю о вашей клевете в эмигрантской прессе, направленной против советского строя… Кстати, может, вас к этому японцы принуждали? – хитро сощурив левый глаз, спросил он.

– Никто меня ни к чему не принуждал, – глухо произнес Николай.

– Вот как? – вроде как удивился капитан. – Ну что ж, спасибо за прямоту. Обычно допрашиваемые в таких случаях пытаются защищаться, ищут всякие причины, а вы нет… Значит, вы убежденный антисоветчик?

Слово «антисоветчик» заставило Николая вздрогнуть. Он знал, что бывало с теми, кого чекисты называли этим словом. Надо было взять себя в руки и начать бороться за свою жизнь.

– Ну вы же прекрасно знаете, что я давно перестал критиковать Советы… Это не нравилось японцам, и они даже собирались расправиться со мной.

– Это нам известно, – кивнул следователь. – Но раньше-то вы не гнушались нас парафинить. У меня, кстати, в сейфе достаточно тому доказательств. Хотите с ними ознакомиться? – Николай махнул рукой. Дескать, не стоит – был грех. – Интересно, что вас толкнуло поносить советскую действительность? Вы же, насколько я знаю, никогда не были в Советском Союзе, так откуда вам было знать, что там происходит?