Сохранились воспоминания делегата съезда В. Верховых, написанные в 1960 году: «С. Косиор, кандидат в члены Политбюро... мне сказал, что некоторые... говорили с Кировым, чтобы он согласился быть Генеральным. Киров отказался».

Делегат З. Немцова сообщила, как в гостинице Киров дал взбучку ленинградской делегации за разговоры о его выдвижении Генсеком.

Вот такие беседы велись в кулуарах, когда с трибуны славили Сталина, а в зале неистово аплодировали. И он еще раз понял: «Как волка ни корми...» Никогда до конца не признают его Вождем старые члены партии, никогда до конца они не смирятся с ним.

Это окончательно доказало голосование славившего его съезда.

Завершая работу, съезд должен был избрать тайным голосованием высший орган партии – Центральный комитет. В список для голосования было внесено ровно столько кандидатов, сколько их следовало избрать. Каждый кандидат, получивший более 50 процентов голосов, считался избранным, так что никаких случайностей быть не могло. Это были разработанные Хозяином выборы – без выбора.

Делегатам были розданы бюллетени со списками кандидатов – и голосование началось. «Сталин, – как рассказал в своих воспоминаниях Хрущев, – демонстративно подошел к урне и опустил туда списки не глядя».

Это был призыв последовать его примеру. Но случилось непредвиденное.

По распространенной версии, тотчас после подсчета голосов председатель счетной комиссии Затонский взволнованно сообщил Кагановичу, ведавшему организацией съезда, что против Сталина подано 270 голосов.

В тех же воспоминаниях Верховых: «Будучи делегатом XVII съезда, я был избран в счетную комиссию. В итоге голосования... наибольшее число голосов „против“ имели Сталин, Молотов, Каганович».

Член счетной комиссии XVII съезда О. Шатуновская во времена Хрущева в своем письме в ЦК назвала цифру: против Сталина было подано 292 голоса.

Самое удивительное: опечатанные документы счетной комиссии сохранились в Партархиве. Во времена хрущевской оттепели пакеты, в которых хранились бюллетени голосования, были вскрыты. Оказалось: в голосовании должно было принять участие 1225 делегатов, но участвовало 1059, на 166 меньше. Видимо, 166 бюллетеней голосовавших «против» действительно изъяли. Но и при 166 «против» (и даже при 292) Сталин оказывался избранным в ЦК, хотя такое скандальное количество голосов «против», естественно, было бы тяжелейшим ударом по его авторитету в партии.

Каганович тотчас принял меры. В результате в официальном сообщении счетной комиссии Сталин получил всего три голоса «против», Киров – четыре... и так далее.

Таким образом, десятки аплодировавших ему делегатов при тайном голосовании проголосовали против него. «Трусливые двурушники» – так он их называл. Не нашлось ни одного среди прославленной ленинской гвардии, который заявил бы вслух о своих убеждениях.

Вдумаемся: ни одного! Да, террор. Да, страх. Да, верная гибель! Но даже в цезарианском Риме, в дни самых страшных казней Нерона, все-таки находились единицы, открыто выступавшие в Сенате против цезаря. Они знали: это – смерть, но выступали. Вслух!

Так что голосование свидетельствовало не только о двурушничестве – оно доказало эффективность системы Страха, которую он создал, и дало возможность немедленно приступить к действиям...

В тот день они проголосовали за собственную гибель.

Но пока шло потепление, и Сталин дал им еще некоторое время потешиться жизнью при социализме – он обдумывал, когда начинать и скольких из них нужно убрать.

А точнее (слова Ткачева) – «скольких нужно оставить».

Из 139 руководителей партии, присутствовавших на съезде, только 31 человек умрет своей смертью.

ТЕСТ

В том же 1934 году арестовали знаменитого поэта Осипа Мандельштама. Это вызвало шок в Москве: ведь потепление...

"Дело номер 4108 по обвинению гр. Мандельштам О. Э. начато 17.5.34 года. Протокол обыска в квартире: «изъяты письма, записки с телефонами, адресами и рукописи на отдельных листах в количестве 48». Несчастного поэта отвозят в тюрьму на Лубянку.

Протокол первого допроса 18 мая:

– Признаете ли вы себя виновным в сочинении произведений контрреволюционного характера?

– Да, я являюсь автором следующего стихотворения:

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца –

Там припомнят кремлевского горца...

А вокруг его сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей...

До конца приведен в протоколе текст одного из знаменитейших стихотворений XX века.

Из протокола:

– Кому вы читали или давали в списках?

– В списках я не давал, но читал следующим лицам: своей жене, своему брату, Хазину – литератору, Анне Ахматовой – писательнице, ее сыну, Льву Гумилеву...

– Как они реагировали? – спрашивает следователь.

Мандельштам подробно рассказывает. Так что никаких пыток, о которых тогда рассказывали легенды, не понадобилось: поэт заговорил сам, ибо подавлен, растерян, уничтожен. Обычная история – капитуляция Галилея перед инквизицией... Во время свидания с женой несчастный поэт, находившийся от своих признаний на грани помешательства, передает ей имена всех упомянутых, умоляет, чтобы она их предупредила.

Его сослали. В ссылке он психически заболел, будил среди ночи жену, шептал, будто видел: Ахматова арестована из-за него. И искал труп Ахматовой в оврагах...

Поднялась большая волна. Начинают действовать два знаменитых поэта: Анна Ахматова добилась приема у секретаря ЦИКа Енукидзе, а Борис Пастернак просит защиты у Бухарина. Тот обращается к Хозяину.

В Архиве президента я прочел письмо Бухарина Сталину: «Я решил написать тебе о нескольких вопросах. О поэте Мандельштаме. Он был недавно арестован и выслан. Теперь я получаю отчаянные телеграммы от жены Мандельштама, что он психически расстроен, пытался выброситься из окна и т.д. Моя оценка Мандельштама: он первоклассный поэт, но абсолютно не современен, он безусловно не совсем нормален. Так как все апеллируют ко мне, а я не знаю, что и в чем он наблудил, то решил тебе написать и об этом... Постскриптум: Борис Пастернак в полном умопомрачении от ареста Мандельштама, и никто ничего не знает».

Вождь, ставший мишенью стихов Мандельштама, размашисто пишет на письме Бухарина: «Кто дал им право арестовывать Мандельштама? Безобразие». Именно так должен был написать бывший поэт об аресте другого поэта, пусть даже его оскорбившего. А далее случилось обычное «чудо»: приговор Мандельштаму был тотчас пересмотрен.

И новый ход: он сам звонит Пастернаку. Поэт растерян: разговаривать со Сталиным – совсем не то, что просить Бухарина.

– Дело Мандельштама пересматривается, все будет хорошо, – говорит Сталин. – Почему вы не обратились в писательскую организацию или ко мне? (Он друг поэтов, а не какой-то Бухарин. – Э. Р.) Если бы я был поэтом и мой друг попал в беду, я бы на стену лез, чтобы помочь.