сражения. Он знал, что жители Романова, Ефросимова, Хомутовки, Юдовки свято чтят память героев битвы, бережно ухаживают за могилами погибших, но ему хотелось еще раз навестить памятные места. Быть может, и на этот раз встретится кто-нибудь из участников боев. Они хорошо помотают установить имена пока еще неизвестных героев. Чего греха таить, на этой земле осталось очень много больших и малых холмиков, и неизвестно, кто в них похоронен!

По плану, в Ефросимове, у братской могилы героев Афанасия Панарина, Петра Андриевского, Григория Придатко, Николая Рыбина, сегодня должен состояться митинг, затем выезд в Юдовку, где находился штаб юдовского, осажденного немцами гарнизона, стойкого и не покоренного потому, что в нем плечом к плечу с воинами армии отстаивали рубежи обороны почти все жители деревни. В Юдовку должны приехать гости. Об этом майор Семенец знал из сообщения курского радио: «В области гостит бывший начальник юдовского гарнизона, «комдив бессмертных» Алексей Яковлевич Очкин. Сегодня он собирается навестить дом, в котором размещался его штаб».

Перед Романово, на перекрестке двух степных дорог, майор догнал грузовик. Из кузова вылезли два человека и направились в поле по меже. Один — в клетчатой рубашке, высокий, с плащом, перекинутым через плечо; другой — среднего роста, в сером пиджаке, в шляпе, в руках не то блокнот, не то карта. Они спустились в долину и взяли курс к той возвышенности, где, как известно по документам, проходила оборона немцев в дни боев за Романово.

— Кто же это может быть? — вслух подумал майор Семенец и, обогнув пашни полевой дороги, встретил незнакомых ему людей у точки, которая была обозначена на его карте крестиком.

Здесь был немецкий дот, здесь погибли бойцы вместе с командиром взвода Афанасием Панариным.

— Здравствуйте, товарищи! — сказал майор и назвал себя.

— Здравствуйте, очень приятно! — ответил тот, что был с блокнотом, и назвал себя: — Подполковник запаса Гусев Владимир Владимирович.

Второй задумчиво посмотрел военкому в глаза и сказал:

— Гвардии капитан запаса. Моя фамилия Очкин, звать Алексеем.

Кто такой Алексей Очкин, майор знал из печати.

— Рад приветствовать на курской земле героя Сталинградской битвы.

— Вот приехал сюда вместе с бывшим инструктором политотдела нашей дивизии, — сказал Алексей Очкин. — Решили сначала побывать на месте гибели моих ребят. Мы только не знаем, где они похоронены.

— На их могиле сооружен памятник, который будем открывать сегодня, — сказал майор Семенец, еще не подозревая, что Гусев и Очкин — однополчане Панарина. — Там у нас все готово. Вот-вот должны подъехать делегации из ближних сел... И начнем. Приглашаю вас как представителей обороны города-героя на открытие. Будет очень хорошо, если кто-нибудь из вас выступит на могиле от имени героев битвы на берегах Волги.

— Спасибо за приглашение! Можно выступить, — согласился Очкин. — Прошу уточнить: Панарин был похоронен вместе со своими боевыми товарищами? Где они?

— Их останки перенесены в Ефросимово. Только по документам в той могиле значилось пять, а мы подняли четверых.

— Куда же делся пятый? — будто удивляясь, спросил Гусев, глядя на майора.

Тот ответил:

— Не знаю, пытаемся найти.

— Пятый стоит рядом с нами, — сказал Гусев и показал на Очкина.

— Простите, я что-то не понимаю! — сознался майор Семенец.

— В донесении, которое мы получили тогда из полка, — пояснил Гусев, — сообщалось, что вместе с Панариным похоронены сержант Андриевский, рядовые Рыбин и Придатко... и старший лейтенант.

Майор Семенец вдруг вспомнил рассказы местных старожилов: на этот дот, перед которым погиб Панарин, тотчас же бросился старший лейтенант, бросился с гранатой. Он был прошит пулями и пролежал там целый день, и только ночью, когда началась метель, его вытащил какой-то смельчак из местных жителей.

«Волга» остановилась перед площадкой недавно перекопанной земли. Алексей Очкин вышел из машины, снял кепку.

На большаке показались автобусы.

— Это юдовские, — пояснил майор, — едут на митинг. И нам пора. Прошу в машину.

Но они все же опоздали. Задержались на лугу, собирали полевые цветы. Когда «Волга» пересекла центральную улицу Ефросимова и выскочила к площади, там уже начался митинг. Под звуки духового оркестра с обелиска медленно спало полотно. Перед глазами собравшихся — скульптура воина с поникшей головой.

Майор Семенец вместе с гостями поднялся на постамент и стал искать глазами тех, кто в разное время рассказывал ему о комдиве — командире юдовского гарнизона. Узнают ли они его сейчас? Вот Екатерина Чернышева из села Березы, бывшая связная партизанского отряда, затем медицинская сестра полевого госпиталя, теперь учительница, работает в Курске. Она задумчиво смотрит на обелиск. Чуть в стороне от нее, ближе к трибуне, — Татьяна Ворохобина из Хомутовки. Рядом ее мать и муж. Они приходили в военкомат с письмом от Петра Ворохобина, бывшего партизанского разведчика, который просил сообщить, где похоронен командир артдивизиона, что разгромил колонну немецких танков под Хомутовкой. Делегация из Юдовки во главе с Красновой столпилась перед обелиском справа. Кто-то из юдовских, кажется, сама Мария Петровна Краснова, прочитав в газете про Алексея Очкина, говорила, что это тот самый комдив, который командовал юдовским гарнизоном.

«Вот он, здесь, приехал», — чуть не вырвалось у майора. Он почему-то вдруг заволновался, переживая за Алексея: узнают ли его? что он будет говорить?

Однако едва Алексей успел встать рядом с майором, как площадь задвигалась, закачалась. Кто-то громко охнул, будто в испуге. Алексей Очкин опустил голову, кажется, чуть нахмурился: дескать, почему так шумно. Прошла еще минута, и наступила настороженная тишина. Все подравнялись. Даже ребятишки, висевшие до сих пор на заборах и деревьях, соскочили на землю.

Сколько длилась речь Алексея Очкина — много ли, мало ли, — майор Семенец не заметил. Он еще никогда за всю свою жизнь не видел, чтобы гражданские люди, колхозники, мужчины и женщины, старики и дети, выстроились вот так, без команды, и стояли не шелохнувшись. Перед ними выступает человек, которого они называют комдивом. Они встретили его по-солдатски, по-боевому. Быть комдивом у такого народа дано не каждому, и заслужить такое право можно только честным и беззаветно преданным служением ему.

ОЧЕРКИ

Петр Чекмазов

Живет в Москве, на Таганке, внештатный пропагандист общества