Хирдманны спустили на берег два гребных весла, по ним скатили бочку с вином и три больших, свернутых в тюки ковра с диковинной франкской вышивкой. Ковры были плотные, обвязанные крепкой пенькой. Мальчишку-ободрита они заинтересовали. Вытянув тощую шею, он прильнул к борту:

— Ковры?

— Ковры. — Разговаривать с ободритом, кроме Сигурда, желающих не нашлось.

— Откуда? — спросил паренек.

— Из земель франков, из Парижа.

Сигурд был уверен, что ни о Париже, ни о земле франков мальчишка никогда не слышал. Однако тот понимающе кивнул:

— Далеко… — Оглядел спускающихся на берег воинов. — Маловато вас для такого похода.

— Было больше, — резко сказал Сигурд.

Паренек нахмурился, принялся разглядывать дорогу, ведущую к городу.

Стояло раннее утро, дорога была почти безлюдна. Окружающее ее поле переливалось шелком травы, в выдолбленной тележными колесами колее блестела вода.

— А ты-то сам откуда? — спросил парня Сигурд.

— Из Рерика.

О Рерике Сигурд слышал. Когдато Рерик был самым большим городом ободритов. Он стоял на берегу залива Шлее. Это было очень давно. Все торговцы, что появлялись в Каупанге, уверяли, что много лет назад король данов по имени Готфрид разрушил Рерик, и теперь там остались лишь руины.

— Я слышал… — начал Сигурд.

— Знаю, так все говорят, — перебил парнишка. Снял с головы кусок промокшей ткани, встряхнул ее, сбрасывая капли, вновь прикрыл макушку. — Болтают себе, а мы ничего, живем. Хотя города нынче нет, одна усадьба…

— Усадьба твоего херсира?

— Почему херсира? — обиделся парень. — Родича.

— И как называют твоего родича? — улыбнулся Сигурд.

— Иствелл, сын Иста!

Парень гордо расправил плечи, его круглое лицо порозовело от удовольствия. Он явно гордился своим родичем, хотя Сигурд не понимал, в чем была причина гордости. Имени Иста или Иствелла он ранее не слышал.

А что кораблей-то так мало? — Бонд обвел широким жестом гавань.

— Было больше, — откликнулся мальчишка. Лукаво покосился на Сигурда, проверяя, уловил ли тот насмешку, продолжил: — Ушли все, как только явился Хорик со своими людьми.

— Конунг Хорик Датчанин, сын Готфрида?

— Он самый. Приехал, созвал ярлов… Вот и Иствелла позвал. Сказал, что нужно держать совет. Только от его советов торговля не ширится. Многие испугались, уехали…

— Давно?

— Дней пять тому. — Мальчишка глянул на покрикивающего на воинов Рюрика, прищурился. — Он чего у тебя — хевдинг?

— Хевдинг, — подтвердил Сигурд. Предугадывая вопрос, сказал: — Его зовут Рюрик. Он сын конунга Олава из Вестфольда.

Имя Олава парнишке ни о чем не говорило. Он поежился, опять стряхнул воду с тканного покрывала, заметил:

— Он — тоже на совет?

— Нет, торговать.

— Нынче много не наторгуешь. — Ободрит пригляделся к уложенным на берегу коврам, понизил голос, будто открывая Сигурду страшную тайну: — Ты, если хочешь эти ковры продать, обратись к Иствеллу. У его младшей сестры скоро свадьба, ему всякие там ковры да безделушки для подарков нужны. Может, купит.

— А что взамен даст?

Парень пожал плечами:

— Мы рабов привезли. Трех мужчин и бабу. Еще — меха.

Ничего из названного Сигурда не интересовало. Однако отказываться от торгов сразу было неудобно. Да и не принято.

— Ладно, — сказал он. — Поговорю с твоим родичем. Где искать-то его?

— Там, — парень махнул рукой в сторону города. — Конунг со своими людьми в большом доме, а остальные в том, что поменьше, в северной усадьбе. Как мимо большой усадьбы пройдешь, так поверни налево и топай вдоль каменной изгороди. Она одна такая — увидишь. А если не увидишь, то…

— Увижу.

Сигурд перескочил через борт, расставив руки в стороны, сбежал по веслам на берег.

Изгородь, о которой говорил парнишка, на самом деле оказалась единственной во всем городе. Но найти ее было непросто: сперва пришлось пересечь почти пустую торговую площадь, на которой одиноко темнели мокрые от дождя телеги. Груз на телегах был укрыт полотнищами, под теми же полотнищами, поддерживая их над головами, сидели нахохлившиеся, сонные торговцы. Будто птицы встряхивались, заметив топающих мимо воинов, провожали их настороженными взглядами.

Большая усадьба начиналась в ста шагах от торговой площади. Ее окружала высокая ограда из тесаных кольев, связанных ивовыми прутьями. За оградой под дождем мокли низкие дома с покатыми, крытыми соломой, крышами. В центре двора чуть выше прочих поднимался главный дом. После красивых громадных домов франков он казался обычной землянкой. Проходя мимо, Сигурд подумал о том, что, верно, его собственный дом в Каупанге, которым он раньше гордился, теперь будет казаться ему маленьким и неприглядным.

За большой усадьбой деревянная ограда окончилась, уступив место каменному валу — по пояс Сигурду, зато добротно уложенному. Этот вал окружал другую усадьбу, поменьше, хотя избы в ней мало чем отличались от тех, что были в большой. В центре ограды виднелся проход, выводящий на двор. У распахнутых ворот хлева рабыня чистила скребком удивительно красивого рыжего жеребца. Лошадиная шкура лоснилась от влаги, рабыня что-то напевала себе под нос.

Она не услышала шагов подошедших воинов, поэтому на приветствие Сигурда взвизгнула и выронила скребок. Почуяв ее испуг, жеребец запрядал ушами, нервно переступил с ноги на ногу.

— Я ищу Иствелла, сына Иста, — сказал Сигурд на северном наречии.

Рабыня молча указал пальцем на дом.

— Он здесь? Позови, — велел Сигурд.

Рабыня попятилась, замычала. Затем открыла рот, показывая бонду обрубок языка. Она была немая.

— Тьфу! — выругался бонд.

Услышав его гневный возглас рабыня бросилась наутек, скрылась в избе.

Бонд обернулся к Гримли:

— Пойдем?

Вестфольдец его не слышал — восторженно глазел на жеребца, похлопывал ладонью по влажному крупу. Обошел коня вокруг, прихватив за гриву, потянул к себе, потрепал за ушами.

— Хорош даже для конунга. Чей же такой?

— Мой.

Забыв о жеребце, Гримли замер. Его рот беззвучно открывался и закрывался, будто вестфольдец стал нем, как недавняя рабыня. Сигурд от неожиданности присел, едва не шлепнулся на сбитое в плотный стожок сено, что лежало под навесом.

— Мой, — повторил знакомый голос.

— Бьерн? — прошептал Гримли.

— Ярл… — выдохнул Сигурд.

Он знал, что этого не может быть, что Бьерн погиб на берегу реки Лабы, вместе со своим преданным берсерком и своей женщиной. Но второго Бьерна тоже никак не могло быть. А тот, что был, не выглядел мертвым. За его плечом маячил силуэт пухленькой рабыни, а рядом с ним стоял невысокий человек в длинном сером плаще, неподвижный и безмолвный, словно тень.