– Не говори глупостей, Клара.

– И малыш тоже. Вдруг все про него позабудут. Ты всегда так спешишь…

– Нет.

– Я уже не маленькая, Лаури. Мне страшно, ты теперь со мной такое можешь сделать…

– Я всегда о тебе заботился, детка.

– О господи!

– Просто ты хотела получить от меня больше, чем я хотел дать.

Клара села на постели. Неохота было смотреть на Лаури. Как будто оба они преступники, оба – слабые, друг друга подозревают, и вовсе им не хорошо друг с другом, как было ей хорошо с тем малым с заправочной станции… он-то был не Лаури, а она все-таки чувствовала в себе Лаури. Жара, духота невозможная. Клара всегда любила эту спальню, а теперь комната будто чужая. Будто не только Лаури здесь нет места, но и ей тоже.

Она вновь дала себя обнять. А память шарахнулась в прошлое, к другим его объятьям, и еще дальше, к той ночи во Флориде, много лет назад, когда он взял мочалку и принялся ее отмывать, отделывать на свой лад, а то она, видите ли, была для него плоха. Или, может, она не права, может, несправедливо судить его за это?.. Вспомнился тот, тогдашний Лаури и она сама – будто это было не ее тело, она тогда будто смотрела на себя со стороны. Лаури все тот же, и ее все так же отчаянно тянет к нему; быть с ним вот так – чего ей это стоило, каких неистовых усилий, и вот родилось это зернышко, любовь, которая останется в ней навсегда. Вовек не вырваться из его власти. И все равно сейчас она ему скажет совсем другое.

– Нет, пожалуй, я с тобой не поеду, – сказала она.

– Что?

– Я не еду.

Кончиками пальцев он тронул ее лоб – очень вышло странно. Лицо ошеломленное. Клара закрыла глаза, чтобы не видеть его таким. Ей стало тошно.

– Ты не едешь со мной? – переспросил Лаури.

Клара поднялась с постели, накинула халат. Ситцевый розовый халатишко, мятый и не очень-то чистый. Подошла к окну, выглянула. Лаури не шелохнулся. Немного погодя она обернулась, поглядела на него через плечо, прищурилась – вдруг увидит такое, чего видеть совсем не хочется. Лаури пристально смотрел на нее, легонько постукивая пальцами по зубам.

– Передумала? – спросил он.

– А я никогда по-другому и не думала.

И Клара опустила голову Волосы томно, лениво колыхались, закрывая лицо. Наверно, она сейчас похожа на одну женщину на картине, той ничего не приходилось решать самой, ни о чем не надо было думать, у той все решилось просто: какой-то художник выбрал из всей ее долгой и сложной жизни одну только минуту, в эту минуту ее и нарисовал, а потом хоть пропади она пропадом – кому какое дело.

– Ты хочешь всю свою жизнь дожидаться, пока умрет другая женщина?

– Надо будет – подожду.

– И твой сын это понимает?

– А я не знаю, что он понимает. Он еще маленький.

– Может быть, он понимает больше, чем ты думаешь.

– Может быть.

– Ну а Ревир? Вдруг ему скажут, что я приезжал?

– Уж не ты ли ему скажешь?

– Допустим, я.

– Валяй говори, раз тебе так хочется.

– Допустим, я ему расскажу и о том, что было раньше. Четыре года назад.

– Валяй рассказывай.

– И тебе все равно?

Клара опустила глаза.

– Ты ему не расскажешь, Лаури.

– Почему бы и нет?

– Потому что не расскажешь. Ты так не сделаешь.

Оба помолчали. Клара подняла глаза, встретилась взглядом с Лаури, он смотрел прищурясь.

– Почему это я так не сделаю? – спросил он.

– Потому что знаешь – я тебя люблю. Не станешь ты мне вредить, на что это тебе.

– А если ты меня любишь, какого черта…

– Я теперь не такая, как была! – сказала Клара. – Я стала другая… я взрослая, у меня ребенок… у меня вон сколько времени было, я сколько обо всем думала…

– Клара…

– У тебя много всякого, о чем ты думаешь, а я ничего этого не понимаю, – сказала Клара. Она говорила тихо, спокойно, очень старалась, чтоб голос не сорвался на крик. – Мне за тобой не угнаться. Потому тебе и надо было другую женщину, и ты опять захочешь другую…

– Если дело в этом…

– Нет, не в этом. Я все равно бы с тобой поехала.

Несколько лет назад поехала бы, не побоялась… черта с два я тогда боялась. А теперь все по-другому.

– Клара, ты бы могла так мне помочь, если б захотела.

– Ничего я не могу тебе помочь.

Лаури тяжело дышал.

– Мне худо было не только оттого, что меня ранило, тут еще другое, – сказал он. У него кривились, дергались губы, так трудно было ему об этом говорить. – Одно время я болел. Лежал в больнице в Вашингтоне. Пришлось им меня усмирять… очень они старались привести меня в чувство…

– Господи… – прошептала Клара.

– Я не хочу к этому возвращаться, понимаешь, думать об этом не хочу, – резко сказал Лаури. – Там, в Канаде, мы можем все начать сызнова, и малыш тоже, он так мал, ничего не смыслит… и у нас будут еще дети…

– Лаури…

– Не могу я ничего понять. Непонятная жизнь. Лаури закрыл глаза, крепко зажмурился, словно чтоб не видеть чего-то, что летает вокруг, метит в него. – Я не про то, что здесь. Здесь все спокойно. Вон сад у тебя… Все остается на месте. А там… не успеешь оглядеться, разобраться, все уже перевернулось. Как понять, что сам делаешь? Что творится вокруг? Не могу я так жить.

– Лаури, послушай.

– Не могу я так жить. Это меня угробит.

– Лаури, я никак не могу с тобой поехать.

Он минуту помолчал.

– Ладно, – сказал он.

Клара вышла на кухню и стала его ждать. На крыльцо поднялся Кречет – наверно, заметил ее. Тоненький, робкий, лицом вылитый отец, а волосы Кларины, он стоял на крыльце и смотрел в кухню такими глазами, словно время разверзлось перед ним как пропасть, словно он по-настоящему еще не родился. Так он стоял и робко ждал. Клара посмотрела на него как на чужого. Между нею и Лаури только одна преграда – этот малыш: не будь его, она бы наскоро собрала кой-какие вещички, они вдвоем добежали бы до машины Лаури, машина рванула бы с места – и кончено. А что там дальше – Канада, не Канада, будут еще дети, нет ли – плевать она на все хотела!

Но вот он, мальчонка, стоит и смотрит на нее. И Клара сказала:

– Иди в дом, Кречет, сейчас дам поужинать.

Мальчик замялся.

– Тот человек уезжает, – сказала Клара.

Сын вошел. Не забыл притворить за собой дверь осторожно, без стука. Осторожно, почти хитро обвел глазами кухню, будто высматривал – может, что не на месте? Клара небрежно погладила его по голове, тяжело уронила руку ему на плечо. Мальчик слегка поморщился, но смолчал. Оба ждали, чтобы к ним вышел Лаури.