— Господи, ради всего святого, вытащите меня отсюда! — взмолился он. — Иисус Мученик, помоги мне!

— А где миссис Моултри? — поинтересовался отец.

— Эх! — Припорошенное белой штукатурочной пылью лицо мистера Моултри горестно сморщилось. — Она как уразумела, что здесь происходит, задала стрекача. Она и пальцем не пошевелила, чтобы помочь мне!

— Ну это не совсем верно, Дикки! Ведь это она позвонила мне, так? — подал голос шериф.

— Ну и что толку? Господи, о-ох, мои ноги! Говорю вам, у меня переломы в двух местах!

— Может быть, мне спуститься? — спросил шерифа отец.

— На твоем месте я бы не стал этого делать. На твоем месте я бы рванул из города куда глаза глядят, как и все остальные разумные люди. Но если тебе невтерпеж, то, конечно, спускайся. Но, ради всего святого, будь осторожен! Лестница обвалилась, поэтому я воспользовался стремянкой.

Отыскав глазами стремянку, отец осторожно к ней приблизился. Спустившись вниз, он несколько минут стоял, обозревая кучу штукатурки, стенных рам, досок, стропил и балок, под которой покоился мистер Моултри, а на ее вершине красовалась елка.

— По-моему, мы сможем снять с Дика вот эту балку, — заметил наконец отец шерифу Марчетте. — Ты, Джек, возьмешься за один конец, я за другой, и мы вместе…

Он не стал продолжать дальше — все было ясно и так. Встав по обе стороны кучи щебня и первым делом сняв сверху елку, они со всеми предосторожностями подняли и перенесли самую большую балку, ту, что в диаметре могла поспорить с дубом и была ужасно скользкой и так и норовила выскользнуть из рук. Однако все прошло удачно, первый этап был закончен. Груз, возложенный на мистера Моултри, тем не менее по-прежнему был велик.

— Мы осторожно выкопаем Дика, — предложил отец, — перенесем его в твою машину, Джек, и отвезем в госпиталь. — Потому что сдается мне, что “скорая помощь” не приедет.

Шериф снова опустился рядом с мистером Моултри на колени.

— Эй, Дик? Когда ты последний раз вставал, на весы?

— Когда я последний раз вставал на весы? Черт возьми, я не помню! А зачем тебе это понадобилось?

— Сколько ты весил, когда тебя последний раз осматривал врач?

— Сто шестьдесят фунтов, если это тебе так хочется знать.

— Когда это было? — поинтересовался шериф Марчетте. — Когда ты учился в третьем классе? Я спрашиваю, сколько ты весишь сейчас, сегодня, понимаешь меня, Дик?

Мистер Моултри нахмурился и раздраженно что-то пробормотал себе под нос. Потом ответил:

— Поболе двухсот фунтов.

— А точнее?

— Черт, Джек! Я вешу двести девяносто фунтов! Теперь ты доволен, садист ты окаянный?

— Дело в том, Дик, что у тебя могут быть сломаны ноги. И ребра тоже. Вполне возможно, что у тебя вдобавок пострадали какие-то важные внутренние органы. А теперь оказывается, что весишь ты чуть больше двухсот фунтов — почти триста, если быть точным. Как ты думаешь, Том, сможем мы затащить его вверх по стремянке?

— Ни за что на свете, — ответил отец.

— Не могу с тобой спорить, поскольку сам считаю так же. Вытащить отсюда Дика можно будет только талью.

— К чему это вы клоните? — взвизгнул вдруг мистер Моултри. — К тому, что мне придется лежать тут до тех пор, пока не прибудут саперы и спасатели с талями?

И он испуганно оглянулся на бомбу.

— Если уж мне придется лежать здесь, тогда, может быть, вы оттащите от меня хотя бы эту чертову штуковину?

— Я все готов сделать. Дик, чтобы облегчить твои страдания, все на свете, — отозвался шериф. — Но бомбу я трогать не могу. Что, если взрывной механизм бомбы уже взведен и все, что нужно, чтобы она взорвалась, это прикоснуться к ней пальцем? Думаешь, я хочу брать на себя ответственность и рисковать твоей жизнью? Не говоря уж о Томе и самом себе? Нет уж, увольте, сэр!

— Мэр Своуп сказал мне, — подал голос отец, — что разговаривал с каким-то военным с авиабазы “Роббинс”. Этот парень ему не поверил…

— Я знаю, Лютер заглянул сюда, прежде чем он сам и его семейство отправились прочь из города. Он в подробностях рассказал мне, что наболтал ему этот сукин сын. Но парень с авиабазы, может быть, говорит правду и действительно ничего не знает, потому что пилот, сообразив, что натворил в такую ночь, мог до смерти перепугаться и просто ничего никому не сказать. Может, он и в самолет забрался под градусом, только что из-за праздничного стола. В любом случае с “Роббинса” помощи ждать придется долго.

— А что прикажете мне здесь делать! — завопил мистер Моултри. — Лежать и терпеть боль, пока не лопнет голова?

— Я могу сходить наверх и принести тебе подушку, чтобы удобнее было держать голову, — негромко предложил шериф Марчетте.

— Дик? Как ты, Дик, в порядке? — донесся сверху тихий испуганный дрожащий голос. — Да я просто хоть куда! — заорал в ответ мистер Моултри. — Если я пролежу еще хотя бы полчаса с этой чертовой бомбой на животе и с переломанными голенями, то просто сдохну. Господи Всемогущий! Не знаю, кто ты такой, там, наверху, но ты еще больший идиот, чем тот парень, что уронил на меня бомбу, раз задаешь такие вопросы.., о Господи! Кто ты такой, черт тебя дери!

— Привет, Дик. — В дыре появилось лицо мистера Джеральда Гаррисона. — Как дела? — козлиным тенорком проблеял он.

— Отлично: мы только что остановили танцы и прилегли отдохнуть! Разве сам не видишь?

Лицо мистера Моултри начало покрываться красными пятнами.

— Что ты за идиот, Гар!

С огромной осторожностью выпрямившись на краю дыры в полу, мистер Гаррисон глянул вниз.

— Так это и есть та самая бомба, вот там? — снова проблеял он.

— Нет, это жирный гусиный огузок, — огрызнулся мистер Моултри. — Конечно, это и есть бомба, дурень ты несусветный!

Мистер Моултри забился, пытаясь, словно червяк, вывернуться из-под кучи мусора, но, не преуспев, только поднял ураганное облако густой удушливой пыли да завыл от боли. Отец оглядел подвал. В одном из дальних углов подвала виднелся профессиональный верстак, на стене красовался типографский плакат с надписью “МОЙ ДОМ — МОЯ КРЕПОСТЬ”. Рядом с первым плакатом висел второй, изображающий упитанного веселого негра, отплясывающего степ и широко размахивающего руками. Понизу плаката шла надпись: “Бремя белого человека”. Отец с интересом осмотрел верстак и обнаружил на нем кипу газет и журналов толщиной, может, все шесть футов. Потянув на себя верхний журнал, потрясенный отец увидел огромную голую грудь красотки блондинки на обложке журнала “Джагг”. Вперемешку с газетами по верстаку была разбросана всякая канцелярия — скрепки, резинки, карандаши и тому подобное. Под руку отцу попалась передержанная фотография, сделанная на “Кодаке”. На фото мистер Моултри в белом балахоне с винтовкой в руках обнимал за плечи неизвестного типа, в таком же балахоне и вдобавок в остроконечном колпаке-маске с прорезями. Мистер Моултри широко улыбался, явно лопаясь от гордости.