— Я тоже, так что мы квиты.

— Но я хотел бы исправиться, — пробормотал Вацлав, разворачивая меня лицом к себе, — и написать ее губами.

От продолжительного поцелуя у меня голова пошла кругом. Такой искренний и пылкий поцелуй стоит миллиона валентинок! И пусть главные слова не прозвучали, «люблю» — это в первую очередь не слово, а отношение и состояние души. Не обязательно говорить, важно чувствовать.

— Ты обещал показать квартиру, — слабо прошептала я.

— Конечно. — Его руки скользнули по моим плечам, приспуская с них платье. — Предлагаю начать со спальни. У меня там для тебя подарок.

Я вспомнила о своем подарке, оставшемся в сумке. Шарф от Burberry я собиралась вручить Вацлаву с пожеланием, чтобы он всегда согревал и обнимал его шею, когда меня не будет рядом. Но решила, что можно сделать это и потом. Не хотелось разрушать то волшебство, которое искрило между нами.

— Только не зажигай света, — шепнула я, когда Вацлав подхватил меня на руки. — Достаточно одних звезд.

Первое, что я увидела на следующий день, проснувшись, — это рама формата А4, висевшая на стене напротив кровати. Спросонья, в темноте спальни, которую создавали светонепроницаемые шторы на окнах, я никак не могла различить, что на ней изображено. Я осторожно пошарила рукой в поисках выключателя или ночника и в следующий миг угодила в объятия Вацлава.

— Проснулась?

Я не знала, что ответить. Если в его спальне висит портрет Эвелины или фотография той женщины, которой он приготовил подарок на Новый год, я просто умру.

— Что-то не так? — Его губы оторвались от моих, в темноте тревожно сверкнули глаза.

— Включи свет. — Слова дались мне с трудом. — Пожалуйста.

— Пожалуйста.

На потолке вспыхнуло созвездие встроенных светильников, складывающихся в ковш Большой Медведицы. И я на миг залюбовалась этими искусственными звездами, а потом опустила глаза и увидела фотографию, на которой целовались двое. Вацлав, ослепительно привлекательный, в торжественном черном смокинге, держал в объятиях хрупкую темноволосую девушку в светлом, почти белом платье, похожем на свадебное. Казалось, что они парят в воздухе: за их спиной плыло звездное небо, под ногами рассыпались огни большого города. Парочка выглядела настолько увлеченной друг другом, настолько влюбленной и настолько счастливой, что мое сердце пропустило удар от жгучей ревности к неизвестной сопернице. А потом заколотилось, как набирающий скорость поезд-экспресс. Я узнала в девушке себя, а в огнях города — панораму Нью-Йорка.

— Это же… — растроганно выдохнула я.

— Ты и я, — просто сказал Вацлав, обнимая меня за плечи. — Это и есть мой подарок. Я хотел показать тебе еще вчера, но мы немного увлеклись… — его голос взволнованно сорвался, — друг другом.

— Но откуда она у тебя? — потрясенно спросила я.

— Я попросил фотографа переслать мне снимок. На днях получил его и распечатал. — Его руки сильнее стиснули мне плечи, я слушала его прерывистое дыхание и частый стук сердца и понимала, что он собирается с духом, чтобы сказать что-то очень важное. — Я хотел сделать две копии. Но потом подумал, что ты можешь перебраться жить ко мне… И тогда хватит одного снимка.

От неожиданного предложения Вацлава у меня закружилась голова.

— Ты правда этого хочешь? — взволнованно спросила я.

— Очень, — серьезно сказал он и развернул меня лицом к себе.

— Только я не одна приду, — прошептала я и улыбнулась, увидев, как вытянулось лицо Вацлава. Неужели он решил, что я возьму с собой Аристарха? — У меня, если помнишь, есть кошка.

Я потерлась щекой о его щетинистую щеку.

— Кошка — это замечательно, — хрипло выдохнул Вацлав, гладя меня рукой по спине. — Надеюсь, что ей здесь понравится.

Я обвила его шею руками и потянулась к губам. Не знаю, какая радость в пресловутом кофе в постель, когда поцелуи любимого куда горячее и слаще.

До экскурсии по квартире, где мне предстояло жить, дело дошло только через пару часов. В квартире с современной отделкой оказалось три комнаты — просторная гостиная с панорамными окнами, совмещенная с кухней, строгий кабинет с дорогой мебелью из дуба и небольшая спальня. При этом гостиная и кабинет выглядели довольно обжитыми, а спальня была аскетичной. Плотные светонепроницаемые шторы изумрудного цвета совпадали с оттенком тех бархатных портьер, из которых Скарлетт О'Хара сшила платье для встречи с Ретом Батлером в тюрьме. Кровать и тумбочка у изголовья — вот и весь интерьер. Кроме нашей фотографии, которую Вацлав окрестил «Нью-йоркский поцелуй», на стенах, покрашенных в приятный цвет весенней травы, не было других изображений. Не было здесь ни телевизора, ни пушистого ковра под ногами. Было очевидно, что комната используется исключительно для дневного отдыха, а не для интимных свиданий. Я была уверена, что, несмотря на признания Вацлава в многочисленных интрижках, в эту квартиру он до меня женщин не приводил. И уж точно никому не предлагал стать здесь хозяйкой.

Из спальни мы переместились в гостиную, где было на что посмотреть. Прежде всего, оказалось, что огромные окна закрываются тканевыми жалюзи — одно нажатие пульта, и они скрыли серые московские сумерки и небо, на котором еще не успели созреть звезды. Сливочно-белые стены навевали ассоциации со Средиземноморьем. Мебель в светлых бежево-коричневых тонах делала комнату очень уютной. Встроенная подсветка на потолке давала мягкий рассеянный свет. Пожалуй, здесь будет очень приятно жить. Я прошлась вдоль стены, на которой висело несколько постеров в рамках — на одном был изображен римский Колизей, на другом — статуя Свободы в Нью-Йорке, на остальных — какие-то здания, мосты, памятники.

— Это города, в которых я жил в последние годы, — пояснил Вацлав, заметив мой интерес.

— А всего их сколько? — обернулась к нему я.

— Москва — двадцать третья по счету. В среднем я менял город каждые пять-семь лет, даже до принятия Пражского договора.

— Если собрать вместе все постеры, стен этой гостиной не хватит, — заметила я.

— Я стал собирать их не так давно — с тех пор, как появились плакаты, — объяснил Вацлав. — Когда жил в Барселоне, купил первый снимок. Когда уезжал оттуда, взял его с собой, а потом уже появились остальные. Если бы я начал собирать коллекцию в девятнадцатом веке, мне пришлось бы возить с собой картины маслом, — усмехнулся он.

— Не могу поверить, что ты такой взрослый, — проговорила я, глядя в его молодое лицо.

— Ты хочешь сказать — такой старый. — Его губы дрогнули.

— Такой опытный. — Я коснулась поцелуем его щеки. — Такой умный. Такой сильный. — По одному поцелую в краешек глаз и висок на каждую характеристику. — Такой…

— Достаточно. — Вацлав обхватил меня за талию и наклонился так близко, что я увидела карие крапинки в его льдисто-серых глазах. — И что же нашла во мне ты, такая юная… — Он вернул мне поцелуй в щеку. — Такая нежная. — Поцелуй в ресницы. — Такая чуткая. — Поцелуй в мочку уха. — Такая…