В этот узелок, получается, завязаны: а) «руководящая и направляющая»; б) Кармела с «Запорожцем», из которого она попросилась ко мне в «Чероки»; в) «девятка» с ментовским номером, посланная за мной наблюдателями с чердака; г) мой отец, который эту «девятку» от нашего хвоста отцепил.

«Руководящая и направляющая», стало быть, решила познакомить меня с Кармелой. Но «45 — 38 МКМ» и наблюдательно-огневая точка на чердаке, откуда в конце концов Кармела застрелила Адлерберга, — судя по всему, одна контора… И обалденно занятная, ибо ею управляет… Чудо-юдо. Тот самый, который вроде бы очень печалился по поводу смерти Адлерберга. Конечно, это может быть и что-то официально-милицейское, экс-кагэбэшное и т.д. Хотя вряд ли нынешние ребята в порядке простого исполнения служебного долга замочат импортного бизнесмена в столице нашей капиталистической Родины, городе-герое Москве. Конечно, мое дело — десятое, а номер — шестнадцатый, но… Выходит, и Кармела, и я работали на одну фирму? То есть на Сергея Сергеевича Баринова? Какая ему была от всего этого выгода — Аллах ведает. Ну и сам Чудо-юдо, естественно…

Тут мои размышления прервались. Сверху донеслись несколько скрипичных аккордов. Кармела пробовала инструмент, подтягивала струны. А потом заиграла… Чертова баба! Те же руки, что заставляют петь смычок и струны, всаживают пули. Не знаю, что она играла. Дальше чардаша мое музыкальное образование не распространялось. Лист, Брамс — для меня темный лес. Но очень уж здорово выходило. Мне даже стало стыдно за себя. Высшее образование получил, два языка знаю, а в музыке — нуль, полная темень, как глухая-преглухая деревня.

Я только слушал, не видя, как она держит скрипку, как плывет или, наоборот, мечется по струнам смычок. Я мог видеть только то, что сохранилось в памяти, запечатлевшись там, на даче старика Будулая, где она единственный раз играла для меня.

То и дело всплывало ее лицо, одухотворенное, отрешенное от земного, от прозы, от скверны, гадости и порока. Какая же она настоящая? Ведь всего полсуток назад я видел грязную, истекающую похотью, бесстыжую подстилку. В яви видел, не во сне, белым днем, при ярком солнце. На нее пялилась телекамера, сопели возбужденные мужики, глазели бабы, сами донельзя бесстыжие, но удивлявшиеся тому, что она их переплюнула… И еще была расчетливая, без сантиментов, жалости и снисхождения убийца. Та, которая спокойно расстреливала по одному голых и безоружных мужчин и женщин, а потом снимала их на видеопленку. Ни черта не пойму, хоть свихнись…

Конечно, любой человек, который слушал бы Кармелу впервые, не зная ничего о другой стороне ее натуры, поверил бы целиком и полностью тому, что выливалось в звуки. Он вообразил бы, что постиг истину, что перед ним открываются глубины души, что Таня выплескивает на него все свои благородные, высокие страсти, печали, эйфорическую радость, экстаз творчества и чуть ли не признается в некоей высшей, божественной любви, в которой нет ничего земного и плотского. Да и я, наверно, если б ушел с дачи Будулая сразу после того импровизированного концерта и не дождался приезда Таниных знакомых с автоматами, наверно, считал бы, что до конца понял душу ресторанной скрипачки. Хотя «руководящая и направляющая» уже открыла мне ее тайну…

Стоп! Она, эта сила, подвела меня к Тане, она же разоблачила ее как киллера, и все это при посредстве Чудо-юда, который заставлял меня искать убийцу Разводного даже после того, как были убиты заказчики… Значит, Чудо-юдо и «руководящая-направляющая» — заодно. И возможно, что вся эта самая сила генерируется какой-нибудь неизвестной мне установкой Центра трансцендентных методов обучения, а я и Кармела — подопытные кролики, которых эта сила заставляет действовать согласно программе эксперимента…

То есть все, что с нами происходит, и то, что может произойти, во многом зависит от моего отца. Он управляет нами, заставляя то сражаться, то любить. И никто не знает, чем он этот эксперимент закончит… Вот веселая жизнь пошла!

Таня вдруг перешла с мадьяро-цыганских мелодий на канкан. Может, и это по заказу Чудо-юда?

Отыграв, Таня сказала Толяну:

— Ну все, концерт окончен… Надо спать ложиться.

— А вон, застелено, — предложил тот, — укладывайся. Вдвоем поместимся…

Странно. До этого их разговор доносился до меня лишь как невнятные бухтящие фразы, а теперь я стал слышать все очень отчетливо, хотя говорили

они явно не в полный голос. Опять чье-то вмешательство? — Знаешь, — произнесла Таня смущенно, — я грязная, как свинья.

— Так у меня же ванна есть, — деловито предложил Толян. — Ополоснись, если надо. Колонка греет быстро…

Я лег на свой топчан, стараясь не слушать. Мне, в общем-то, было неинтересно, как там Кармела с Толяном будут развлекаться. Хотелось спать, день прошел самым сумасшедшим образом, однако вторая сигнальная работала вовсю: против своей воли я слушал их беседу.

— А ты мне спинку потрешь? — нежно спросила Танечка голосом даже не семнадцатилетней, а десятилетней девочки.

— Потру… — прогудел по-бугаиному Толян. — Пошли…

Их шаги заскрипели по лестнице. Проходя мимо моей двери, Толян прикрыл ее. Это был хороший тест. По идее, через плотно закрытую дверь я не должен был ничего слышать, кроме шума воды, но получилось все наоборот. Шум воды не поглощал звуки речи, а лишь служил слабым фоном. Это нельзя было списать на акустические эффекты. Теперь я окончательно убедился, что-то повысило чувствительность и селективность моего слуха. Причем тогда, когда я этого не хотел.

Не собирался я их подслушивать. Хотя, может быть, знать, что они там насчет меня замышляют, мне бы и не помешало. Но я-то понимал — в ванную они пошли не за тем, чтобы поговорить о делах. А эта дрянь, «руководящая и направляющая», словно бы назло меня дразнила.

Я услышал, как шелестит и с легким шорохом падает майка, как скрежещет «молния» джинсов, как с мягким щелчком расстегивается верх купальника и, шурша, сползают вниз трусики. И не только услышал. Мне увиделось все это. В моем мозгу, во внутреннем зрении появился образ раздевшейся, нагой Тани. Крепко сбитой, плотной, но не толстой женщины, той самой, что утром ухватила меня в объятия, так же, как следом за мной ныне покойного Кота и нетерпеливого Джека. А теперь с ней был Толян. Я видел его! Мощного, матерого, обвитого мышцами, с мохнатой грудью и синими наколками.

— Ну-ну, — строго сказала ему Таня, когда Толян положил ей руки на талию,

— не спеши. Я же сказала, мне помыться надо…

— Соскучился я… — виновато сказал он, и я УВИДЕЛ, как он убирает руки.

— Месяц терпел, а тут заторопился? Уж помучайся еще полчасика… Зато там, наверху, в чистенькой постельке… Верно?

— Давай, голову помою. Волосы у тебя красивые…

Нет, я не воображал эту сцену по звукам. Я ВИДЕЛ! Видел все воочию, будто стоял за спиной Толяна или заглядывал откуда-то сбоку.

Кармела перелезла через край ванны, осторожно опустилась в горячую зеленоватую воду, подставила свои слипшиеся, растрепанные волосы под струю воды, а Толян осторожно принялся намыливать ей голову, приговаривая: