Могучие воины князя Олега принесли на борт не только острые мечи, с ними пришла Удача. Не зря ведь слава Олеговых воинов на весь словенский мир гремит, а слава предводителя отряда — Розмича — и вовсе какой ста́рины достойна. И, если по чести, Жедан бы их и без дирхемов с собою взял. И сам бы серебра отвалил.

Солнце стояло ещё высоко, но кормчий, преодолев несколько вёрст, начал править к берегу. В этот раз купец не спорил — стоянку, к которой направляется лодья, знал лучше многих. Знатная стоянка. Отдохнуть как следует, а на рассвете — снова в путь, к восточному берегу.

Оттуда ещё восемь или девять дней небольшими речками да волоками можно перебраться в Кемское озеро, а потом, по Кеми, и в самое Белое выплыть. Если повезёт, конечно. В том, что повезёт, Жедан уже не сомневался.

— Бьярмы? — удивился Розмич.

Об этих племенах им, ещё отрокам, рассказывал Олегов брат, Гудмунд. Это случилось в те стародавние времена, когда Гостомысл ещё искал себе преемника, а Рюрик правил в Вагрии[38]. И никто не знал Олега, но уже слышал про Орвара Одда.

Дракары Одда-Олега и Гудмунда, ведомые молодыми и жадными до приключений викингами, промышляли на берегах той реки, что у вендов, а значит, и у словен, именуется Двиною[39].

И был с ними добрый воин Асмунд, такой же долговязый, как и Олег, но даже покрепче. Вместе с ним бок о бок и выросли братья, а отец Асмунда — Ингьяльд Старый — обучил всех троих разным премудростям. Завидев селение, Олег предусмотрительно приказал своим людям оставаться на воде, сам же он, вместе с Асмундом, сошёл на берег. Это был едва ли не первый поход, в котором не было над Олегом старшего, и он дерзко мечтал испытать удачу, а прочие были ему под стать. И надеялись они на изрядную добычу.

Викинги беспрепятственно вошли в деревню, ибо бьярмы, а то была их земля, справляли один из тех праздных дней, когда никто не мог остаться трезвым. В большом длинном доме они застали многих мужчин, там и яблоку негде было упасть. Бьярмы шумно пировали и не обратили на вновь прибывших ни малейшего внимания. И не слышали викинги знакомой речи, и не понимали Олег с Асмундом ни единого слова.

И всё же среди бьярмов нашёлся один пленённый ими мурманин, который указал Олегу на могильный курган, туда бьярмы приносили серебро всякий раз, как умирал кто-то в округе. Вот она, удача!

Но утром, едва лишь дракары ткнулись в прибрежный песок, к бортам подступили протрезвевшие бьярмы, а предводительствовал ими тот самый, кто указал на полный сокровищ курган.

— Предатель! Зачем же ты помогал нам?! — крикнул Олег и подал знак своим дружинникам, чтобы готовились к сече.

— Это плата за то оружие, что вы нам должны оставить, и ваши суда! — был ему ответ.

— Наше оружие вы отнимете только вместе с жизнью, — молвил Олег.

— Быть по сему, — воскликнул предводитель бьярмов.

Бой выдался кровавый, и хотя викинги уступали врагам в числе, превзошли в умении. Десятки бьярмов погибли под стрелами Олега и были сокрушены его посохом. Теперь уже, казалось, сами боги отдавали богатую добычу в руки викингов. Гудмунд на всякий случай отвёл корабли от берега, а Олег с отрядом взошёл на могильный курган и собрал серебра, сколько каждый сумел унести…

Но боги лишь проверяли смертных, потому как на обратном пути корабли попали в жестокий шторм. Тогда Олег, рассудив, что сокровища были прокляты, решил сохранить людей, а серебро приказал вышвырнуть за борт. И едва лишь викинги сделали так, ветра смолкли, тучи разверзлись, и лучезарная Сол озарила морякам путь к долгожданному дому.

Рыба дружинникам опротивела — хуже горькой редьки. Даже умение Вихруши запекать речную живность так, что мякоть сама от костей отходит, радости уже не вселяло. Поэтому, едва лодья подошла к онежскому берегу, Розмич подхватил полную тяжёлых стрел тулу, лук и свистнул Ловчана. Охотиться.

Лес был непривычно тёмным: кажется, немногим северней Ладоги, а дерева-то сплошь в иголках. Розмичу даже подумалось, что, кроме белок и ежей, здесь и охотиться не на кого. Но вскоре умелый Ловчан сыграл тетивой, в прыжке снял жирного серого зайца.

— Не иначе как вожак, — настороженно шепнул Розмич, взглянув на добычу.

— Не повезло ему, — ухмыльнулся Ловчан. — Значит, если и считался вожаком, то зря.

Действительно: вожаку без Удачи никак.

Дальше лес чуть расступился. Охотники пересекли кабанью тропу, непривычно вертлявую. В нескольких шагах от места, где только что прошли, она круто уходила в сторону, к единственному пологому спуску.

— Глянь, — тихо, чуть ли не беззвучно сказал Розмич.

Впереди, всего в двух десятках шагов, на крошечной полянке стоял молодой лось.

Луки вскинули одновременно, тетивы спустили разом. Две стрелы продырявили толстую шкуру, каждая вошла в звериную шею по оперенье. Сохатый заголосил, шарахнулся в сторону, в воздухе вспыхнул отчётливый запах крови — одна из стрел задела шейную вену.

— Вот зараза, — прошептал Ловчан. — Нет бы к стоянке поближе…

— Ага, — ухмыльнулся Розмич. — Посетуй ещё, что сам шкуру с себя не спустит и на вертел не запрыгнет.

— Ну помечтать-то можно!

Идти за лесною коровою было проще простого — тот уходил громко, влача кровавый след. Когда настигли, ещё трепыхался. Пришлось перерезать горло и дождаться, пока остальная кровь сойдёт. К этому времени уж обещались сумерки, добавляя картине особо зловещий оттенок.

— Не заплутаем? — осматриваясь, спросил Розмич.

— Не, — отозвался Ловчан и, неопределённо махнув рукой, добавил: — Стоянка во-он там.

— Ладно, — кивнул Розмич. Он протянул другу свой лук, с тихой руганью взвалил тушу на плечи. — Ты первый.

Ловчан окинул соратника внимательным взглядом, заметил с хитрецой:

— Видела бы тебя Затея…

Зря сказал. Розмич тут же сбился, едва не потерял равновесие. Только чудо спасло от некрасивого, неприличного падения.

— Веди, — прорычал он, мысленно проклиная внезапную слабость в ногах и румянец, вновь обагривший щёки.

Ловчан повёл другим путём — минуя кусты и заросли. Воин хорошо чувствовал направление, шагал уверенно. В какой-то миг деревья расступились, открывая взорам берег и тёмную гладь Онежского моря.

— Глянь, — усмехнулся Розмич. Кивнуть или указать рукой, куда именно смотреть, он не мог, но Ловчан и сам догадался, уставился на воду. Вот только ничего не увидел.

— И что?

— Так ведь лодка.

— Какая лодка?