А. М. Коллонтай тоже восхищалась им и называла его «великолепным». Не собираясь делать здесь полной его характеристики, что я, может быть, сделаю вне настоящих воспоминаний, скажу только, что это была сложная натура, в которой сила и энергия смешивались со слабостью чисто женского свойства… С грустью мне придется еще ниже говорить о других недоразумениях между нами. И не без тяжелого чувства я приподнял эту завесу, за которой скрывалась наша многолетняя дружба, и обнажил небольшую часть моей и его души. Мы не разошлись, и впоследствии, когда я ушел с советской службы, у нас продолжалась сердечная переписка. Но прежнего уже не было. «И трещина едва заметная», как говорится в прекрасном стихотворении Апухтина «Разбитая ваза», осталась в нашей дружбе навсегда, до конца его дней… И через эту трещину из нашей дружбы ушло что то бесконечно мне дорогое и любимое… ушло и исчезло. И мне мучительно больно, что он умер, не испросив у меня окончательного прощения…

В это же наше свидание, точно в виде реванша, Красин утвердил еще ряд моих предложений, менее существенных. И вот, я начал проводить в жизнь положение о приемочном отделе. Конечно, утверждение его Красиным, по выражение Клышко, «в порядке декрета», было встречено Половцовой и Крысиным с нескрываемым негодованием. И проведение в жизнь этого проекта, сократив возможность мошенничать, сделало меня совершенно одиозным всейаркосовской клике, и в конечном счете вызвало, при нагромождении еще многих и многих осложнений, мой уход с советской службы, о чем ниже…

Как то – это было примерно в ноябре 1921 года – мой секретарь передал мне письмо от Красина, сказав, что лицо, передавшее его, желает меня видеть. Вот, что писал мне Красин:

«Дорогой Жорж,

Письмо это тебе передаст Матвей Иванович Скобелев (не удивляйся: тот с а м ы й), которому необходимо переговорить с тобой по важному делу. Я лично одобряю его проект. Переговори, пожалуйста, с ним и, если найдешь его предложение заслуживающим внимания, условься с ним о дальнейшем. Я заранее подписываюсь под твоим решением».

Я принял Скобелева. Он произвел на меня впечатление – и дальнейшее знакомство с ним только укрепило это впечатление – купеческого сынка, избалованного, неумного, но самонадеянного и, когда можно, пожалуй, и наглого.

– Вы, наверное, уже знаете из письма Леонида Борисовича, с чем я являюсь к вам, Георгий Александрович, – сказал Скобелев после первых приветствий. (М. И. Скобелев – бывший меньшевик. Он был при Временном Правительств министром труда. Затем он был заведующим негласного отдела «Артоса» в Париже. В настоящее время он находится в Москве, не знаю, на какой должности. – Автор.).

(

Скобелев М. И. (1885–1938) – инженер, член РСДРП с 1903 г., меньшевик, депутат IV Государственной думы, один из лидеров социал-демократической фракции. В эмиграции в Вене был сотрудником в редакции газеты Троцкого 'Правда'. После февраля 1917 г. член бюро Исполкома, заместитель председателя Петроградского Совета. С мая по август 1917 г. министр труда Временного правительства. 1918 г. уехал в Закавказье. В 1920 г. эмигрировал из Грузии во Францию. Там содействовал установлению торговых сношений Советской России с Францией и Бельгией. В 1922 вступил в РКП(б). С 1925 – в Москве, на советской работе. 29 июля 1938 приговорён Военной коллегией Верховного суда СССР к расстрелу по обвинению в участии в террористической организации. Реабилитирован в 1957.)

– Леонид Борисович пишет мне только, что вы познакомите меня с каким то проектом, – ответил я, и прочел ему в выдержках письмо Красина.

– Да, так вот, видите ли, Леонид Борисович сказал мне, что я могу говорить с вами с полной откровенностью. Речь идет о попытке «завоевать Францию». Или, серьезно говоря, о том, чтобы добиться признания советов. Сюда уже несколько раз приезжал «дядя Миша» (Фигура глубоко комическая. «Дядей Мишей» его звали все, кажется, по почину когда то моих больших любимец, дочерей Красина. Это присяжный поверенный Михаил Александрович Михайлов, живший тогда в Париже. Человек очень, до усыпления неумный, к которому сам Красин, по крайней мере, относился юмористически. Во времена Временного Правительства он был военным комиссаром. Где он и что делает теперь – не знаю. Он носился с разными нелепыми проектами. – Автор.), говоривший мне, что вы посвящены в те шаги, которые он делал в этом направлении…

Одно только упоминание этого имени сразу же вызвало во мне безумную скукуи я с трудом подавил в себе зевоту.

– Знаю, знаю, – весело сказал Скобелев, заметив впечатление, произведенное на меня этим именем, – он действительно не гениален… нет, мой проект построен, как у марксиста, на чисто материалистических базах. Я считаю, что для «завоевания Франции», правительство которой относится совершенно отрицательно к советам, особенно, Пуанкаре, необходимо сперва обработать общественное мнение или, вернее, заинтересовать буржуазию перспективой возможно больших барышей… Я на свой страх и риск давно уже кое – что делаю в этом направлении, т. е., веду все время агитацию, живописуя те миллионы, которые пойдут в карманы капиталистов, если Франция вступит в экономические отношения с Россией… виноват, с РСФСР, – с улыбкой поправился он. – Но вы понимаете, Георгий Александрович, что в таком деле одна агитация, не подкрепляемая чем либо реальным, слабо действует… Французам, при их крайней жадности, нужно что-нибудь реальное, им надо услышать металла звон…

И он развил свой нехитрый план, который сводился к тому, чтобы мы, несмотря на непризнание, постарались завести с Францией торговлю, т. е., чтобы мы покупали у французских промышленников товары, даже не стараясь особенно выторговывать у них в цене, и одновременно продавали бы им наши товары, не гонясь за ценами, или, так сказать, по рекламным ценам, хотя бы на первое время.

– Я вас уверяю, Георгий Александрович, – сказал он в заключение, – первая же сделка, которая будет проведена, вызовет и толки и зависть… Газеты обеспечены… они будут кричать… И заговорят все торгово-промышленные сферы, которые и будут уж настаивать и давить на Пуанкаре и вообще на правительство. А тут на помощь придут и разные либр-пансеры, вроде Эррио, которые в свою очередь будут давить на правительство… кричать…

Линия была намечена. Мы сговорились со Скобелевым о том, что он организует в Париже частную контору на свое имя, которая и будет официально исполнять наши поручения по покупке или продаже тех или иных товаров. В два-три дня мы со Скобелевым разработали весь план организации, наметили штаты и пр. И тут же я ему дал задание выяснить, не можем ли мы приобрести (было требование из Москвы) во Франции хорошие шины, грузовые и легковые, и ряд еще разных товаров. Одновременно я дал ему образцы наших экспортных товаров, как икра, шампанское «Абрау-Дюрсо», кустарные изделия, ковры…

Завязались дела с Францией. Скобелев, не помню, через кого, добился согласия впускать во Францию наших приемщиков. И вскоре я заказал известному заводу «Бургуньон» довольно значительную партию шин. Когда эта партия была готова, я командировал для испытания шин двух вполне честных и знающих сотрудников, упомянутого уже выше – В. А. Силаева и Б. А. Бетлинга. Два слова о них.