— Дай ей сдачи! Она всего лишь девчонка!

— Вот уж истинный Баллантайн! — Ральф с трудом удерживал сына, который рвался ввязаться в драку на стороне униженных представителей сильного пола.

Рядом сидела Элизабет, держа на коленях Роберта. Болезненный мальчик вдумчиво сосал палец, точно старый гном трубку. В противоположность ему лицо Элизабет светилось детской радостью. Разрумянившаяся, с сияющими глазами, она весело поощряла Джуди.

Блестящий завиток выбился из гребня и упал на нежную бархатистую кожу виска, обвивая розовое, изящной формы, ухо — настолько тонкое, что в лучах солнца оно просвечивало насквозь, будто сделанное из фарфора. В густых темных локонах вспыхивали красноватые искорки.

Ральф отвлекся от кукольного представления, сквозь кудри Джонатана незаметно наблюдая за девушкой, которая смеялась мурлыкающим горловым смехом, легким и непринужденным. Ральф засмеялся вместе с ней. Она повернула голову — на мгновение он заглянул в глаза Элизабет: в бездонной глубине блестели золотистые крапинки. Длинные ресницы опустились, словно темная шторка, и девушка торопливо перевела взгляд на дерущихся кукол — смеяться она перестала, щеки залил жаркий румянец, губы задрожали.

Потрясенный Ральф, испытывая непонятное чувство вины, тоже смотрел на сцену, хотя толком ничего не видел. Пьеса закончилась, и, к полному удовлетворению Джонатана, полицейский в синей каске увел Джуди, чтобы строго ее наказать. Из-за полосатого занавеса, раскланиваясь и держа кукол в руках, вышел низенький добродушный счетовод городского магазинчика.

— Он похож на мистера Киплинга, — прошептала Элизабет. — И воображение у него такое же буйное и кровожадное.

Ральфа охватила благодарность за то, что девушка так легко развеяла внезапно вспыхнувшую неловкость. Он подхватил мальчиков на руки и, пробираясь сквозь редеющую толпу зрителей, пошел домой.

Сидя на плече отца, Джонатан щебетал, как целая стая птиц, объясняя Бобби тонкости кукольной пьесы, которые были доступны лишь такому изощренному уму, как его собственный. Ральф и Элизабет молчали.

Возле фургона Ральф опустил мальчиков на землю, и они резво унеслись прочь. Элизабет неохотно пошла следом, но Ральф остановил ее. Девушка с готовностью обернулась.

— Не знаю, что бы я без тебя делал… Ты мне очень помогла… — Он замялся. — Без Кэти… — Увидев в глазах Элизабет боль, он торопливо сменил тему: — Я просто хотел поблагодарить тебя за все.

— Не за что, — тихо ответила она. — Если тебе что-то нужно, я всегда готова помочь.

Элизабет хотела сказать что-то еще, но самообладание ей изменило, губы задрожали, она резко отвернулась и пошла вслед за мальчиками в фургон.

Ральф купил виски по бешеной цене, нацарапав на этикетке от консервной банки чек на двадцать фунтов стерлингов. Пряча бутылку под курткой, он пронес ее к костру, где Исази, Ян Черут и Эзра сидели отдельно от своих людей.

Выплеснув остатки кофе, мужчины протянули эмалированные кружки за щедрой порцией виски и в молчании потягивали согревающую тело жидкость, глядя в пламя костра.

Наконец Ральф кивнул сержанту Эзре.

— Ганданг и его импи Иньяти — численностью в тысячу двести человек, все опытные воины — по-прежнему в холмах Ками. Ниже Табас-Индунас стоит лагерем Бабиаан с шестьюстами амадода. Сюда он может добраться за час… — Эзра быстро перечислил расположение импи, имена вождей, настроение воинов.

— А где Базо с Кротами? — задал Ральф мучивший его вопрос.

Эзра пожал плечами:

— О них ничего не слышно. Я отправил на их поиски лучших ребят. Никто не знает, куда подевались Кроты.

— Где нанести следующий удар? — размышляя вслух, спросил Ральф. — По Бабиаану в Табас-Индунас или по Заме, который с тысячей воинов засел на дороге в Мангиве?

Исази кашлянул, выражая вежливое несогласие. Ральф поднял на него недоумевающий взгляд.

— Прошлой ночью я сидел у костра воинов Бабиаана, ел с ними и слушал их разговоры, — сказал Исази. — Они говорили о нашей атаке на отряд, охранявший лошадей: индуны предупредили амадода, чтобы в будущем они не доверяли незнакомцам, даже если те одеты в форму боевых отрядов матабеле. Второй раз такой трюк не сработает.

Ян Черут и Эзра одобрительно заворчали. Готтентот перевернул кружку вверх дном, показывая, что она опустела, и многозначительно глянул на стоявшую у ног Ральфа бутылку. Ральф плеснул всем еще виски. Сжав кружку в ладонях, он вдыхал резкий аромат алкоголя, вспоминая смеющихся детей и прелестную девушку, чьи волосы вспыхивали искорками на солнце.

— Женщины и дети матабеле, — хрипло сказал Ральф чужим голосом, — прячутся в пещерах и тайных долинах холмов Матопо. Найдите их!

На берегу ручья пятеро голых мальчуганов, по колено измазанных желтой глиной, со смехом и шутками ковыряли глину заостренными палками и складывали комки в грубо сплетенные корзины из тростника.

Тунгата Зебиве, Искатель того, что было украдено, первым выкарабкался из ручья и потащил тяжелую корзину в тенистое место, где принялся за работу. Остальные с трудом выбрались на берег вслед за ним и уселись кружком.

Из комка глины Тунгата скатал толстую сосиску, потом умело вылепил горб на спине и крепкие ноги. Готовое туловище он аккуратно поставил на кусок сухой коры и занялся головой, сделав рога из красных изогнутых шипов, отломанных с веток эмекса, и глаза из кусочков обкатанного водой кварца. Высунув язык от напряжения, мальчик приладил голову к туловищу на гордо изогнутую шею и откинулся назад, оценивая свое произведение.

— Инкунзи Нкулу! — провозгласил он. — Великий Бык!

Улыбаясь во весь рот, довольный Тунгата отнес глиняного зверя на муравейник, чтобы высушить на солнце. Потом он принялся лепить коров и телят, одновременно высмеивая творения других мальчиков и ехидно улыбаясь в ответ на насмешки друзей.

Танасе незаметно наблюдала за сыном из зарослей. Услышав звонкий детский смех и болтовню, она бесшумно спустилась по тропе в густом кустарнике, и теперь ей не хотелось мешать детям.

Среди горя, страданий и дыма войны казалось, что смех и веселье ушли навсегда. Лишь жизнерадостность детей напомнила Танасе о том, что было раньше, о том, что может вернуться вновь. Ее захлестнула всепоглощающая волна любви, за которой сразу же последовала волна неясного ужаса: захотелось подбежать к сыну, обнять его покрепче и защитить — вот только от чего?

Заметив мать, Тунгата подошел к ней и с застенчивой гордостью показал быка:

— Смотри, что я слепил!

— Какой красавец!

— Это тебе, Умаме!

Танасе взяла подарок.

— Такой славный бык станет отцом многих телят, — сказала она, охваченная невыразимой любовью, от которой на глазах выступили слезы. Танасе зажмурилась, чтобы сын их не заметил. — Пойди вымойся, — велела она. — Пора идти в пещеру.