Марк не просто выявлял человеческие слабости обитателей замка. Он производил тончайшую операцию, которая позволяла конвертировать любой порок в единицы некой общей системы ценностей: в деньги. Те, кто продвинулся по пути пьянства, супружеской измены или алчности, в итоге все до единого оказывались уязвимы перед этой универсальной ценностью, которая сама по себе ничтожна, но может все. Определив цену для каждого человека в замке, Марк вместе со мной взялся за выработку конкретных планов, которые позволили бы понять, что нам действительно нужно. И следовательно, сколько это будет стоить.

* * *

Вчера мы с Эльвирой перебирались в хижину ее двоюродного брата, и мне пришлось прервать мой рассказ. Мы отправились в путь ночью, чтобы те, кто меня выслеживал, не смогли определить, в каком направлении мы двинулись. Остров сам по себе невелик, но здешние земли всегда таят неожиданности. Глядя на них с берега, трудно оценить расстояние до центра острова и рельеф местности. Нам пришлось ехать по узким тропам, протоптанным мулами, переходить по деревянным мостикам, огибать скалистые выступы.

И вот мы добрались до пастушьей хижины в горах. Здесь нет и тех немногих удобств, что были в доме Эльвиры, но в моем бедственном положении и к тому же если судить по дворцам, в которых мне довелось жить, то здешние дома стоят друг друга.

Мы надеялись, что дом будет надежным укрытием. Чтобы добраться до него, нам пришлось карабкаться по извилистой тропе. Обрывистые склоны, густо поросшие колючим кустарником, защищали хижину. Даже пронюхав о моем убежище, никто не смог бы добраться туда, не наделав шума, а облезлый пес, сидевший на цепи возле дома, лаем возвестил бы о приближении непрошеных гостей. Я успел бы скрыться в погреб, вход в который заслонял самшит. Мы будем дожидаться ответа Кампофрегозо.

Эльвира поручила своей подруге сообщать о прибытии в порт любого генуэзского судна. Она выглядит верной и любящей, как никогда прежде. Мне стыдно, что я подозревал ее. Что бы я ни делал, во мне всегда остается некоторое недоверие к женщинам, но оно свидетельствует скорее о гордыне и недомыслии. Это заблуждение заставляет меня быть разборчивее и внимательнее к отличительным чертам каждой из них. В последние дни я стараюсь проявлять к Эльвире нежность и предупредительность, дабы искупить мои подозрения. Право, не знаю, что она думает о перепадах моего настроения. Во всяком случае, она воспринимает это спокойно и отношение ее ко мне остается прежним.

* * *

Не буду подробно излагать наш с Марком план, позволивший мне бежать из замка Пуатье. Это было бы скучно и бесполезно. Скажу только, что этот план должен был удовлетворять двум условиям: дать мне возможность бежать и позволить как следует замести следы соучастников побега. Второе было связано с тем, что несколько ключевых участников дали себя подкупить, выдвинув непременное требование, что их предательство не должно открыться. Для этого было необходимо, чтобы тот, кто отдавал ему приказы, тоже подкупленный нами, ничего не сказал. Вместо того чтобы строить план, для осуществления которого пришлось бы пойти на нежелательные жертвы, прикончив одного-двух часовых, Марк убедил меня, что лучше подкупить всех, чтобы после моего исчезновения следствие не нашло бы виновных, а вынуждено было бы признать, что дело темное. Разве меня не подозревали в занятиях алхимией и даже в колдовстве?! Марк взял на себя подготовку, сообщив кое-кому по секрету, что я способен… исчезать из виду.

Когда мы подсчитали сумму, способную удовлетворить всех соучастников заговора, я отправил Марка в Бурж, в резиденцию архиепископа, к моему сыну Жану. Дове по великой доброте несколько месяцев назад дозволил ему навестить меня. Наша беседа проходила в присутствии охранника, и я не мог вдаваться в детали. Я только посоветовал Жану довериться Марку, если тот когда-нибудь приедет к нему. Жан без труда собрал необходимые деньги, и Марк доставил их в Пуатье.

Фонды были распределены между бенефициарами, настал момент приступить к исполнению нашего плана. Пришла осень, и не следовало откладывать дело до холодов. Однако Марк все не решался. Вследствие недавних перемен в замке появилось несколько стражников, с которыми Марк еще не успел познакомиться и подобрать к ним подход, не зная, в чем их слабость. Я настаивал: хоть я и не сразу свыкся с мыслью о побеге, но теперь она полностью завладела моими мыслями. У меня началась бессонница, я не мог дождаться, когда же мы начнем действовать. Как я сегодня раскаиваюсь в этой своей поспешности! Марк, как всегда, интуитивно предчувствовал, что может случиться, и мне следовало бы довериться ему. В конце концов, чтобы угодить мне, он решил рискнуть. Раздобыв список всех смен караула, он выбрал день, когда никто из новичков не должен был дежурить, и предложил назначить на эту дату нашу операцию. Я с воодушевлением согласился.

Это было воскресное утро. На службе в капелле замка присутствовали все, кроме тех, кто охранял мою дверь. Стражников было даже меньше, чем обычно. Все шло, как было намечено. В назначенный час Марк вошел и знаком велел мне следовать за ним. Проходя мимо стражников, он сунул каждому по кошельку. Мы спустились по парадной лестнице, никого не встретив. Все тюремщики были подкуплены, с тем чтобы, когда мое исчезновение будет обнаружено, начальники могли удостоверить непричастность подчиненных. Никто не должен был ничего видеть. Мою пропажу можно было объяснить только сверхъестественными причинами. Мы пересекли пустынный двор. Я дрожал от рассветной сырости. Охранников, стоявших на часах в главных воротах замка, не было видно, и мы вышли наружу. Оставалось преодолеть открытое пространство за рвами, чтобы затеряться в лабиринте узких улочек.

Мы уже бросились туда, но нас остановил крик. Двое часовых, осуществлявших обход, показались из-за угла ближней к нам башни и заметили нас. Один из них, казалось, замешкался и застыл на месте: явно из тех, кого Марк подкупил, чтобы они ничего не видели и не слышали. Но его приятель (потом я узнал, что он в последний момент подменил заболевшего солдата) не был посвящен в нашу тайну. Он вынул свой меч и двинулся к нам. Я дернул Марка за рукав и пустился бежать. Мы могли бы легко ускользнуть от погони. Но важным условием нашего плана было, чтобы нас хватились как можно позже. Именно поэтому мы назначили побег на утро, чтобы к вечеру оказаться как можно дальше от замка. Если не обезвредить этого часового, он переполошит всех, и те, кто вошел в заговор, будучи подкуплен нами, будут вынуждены поднять тревогу, как только о факте нашего бегства будет им доложено.

Марк тотчас все сообразил. Он развернулся и направился к охраннику.

– Слышишь, приятель, – сказал он, подходя к нему.

Тот держался настороже. Он уже видел меня на прогулке и теперь узнал. Однако дружеский тон Марка сбил его с толку. Он опустил меч, но на его физиономии по-прежнему было написано недоверие.

– Куда это вы направились? Это ведь узник?

Марк был уже совсем рядом. Несмотря на угрожающий поворот дела, лицо расплылось в широкой улыбке. Часовой подпустил его ближе, будто собирался выслушать приятеля. Выхватив кинжал, Марк ударил его в живот. Часовой не ожидал этого. Однако почти сразу же до него дошло, что лезвие не проткнуло тело. Под туникой на нем была кольчуга, не пропустившая острие. Он вновь поднял меч и, хотя на таком близком расстоянии ему было трудно развернуться, ранил Марка в плечо. Марк отреагировал великолепно, чем навсегда заслужил мою благодарность. Повернувшись к другому часовому, он крикнул: