На американские военные власти произвело определенное впечатление бедственное положение военнопленных, вновь и вновь заверявших, что их участь в советских руках «будет хуже смерти», вследствие чего они хотели ей воспротивиться «всеми средствами, включая самоубийство» [685]. Уже кровавые события в Кемптене в августе 1945 г. вызвали у генерала Эйзенхауэра, который опасался и за настроение своих войск, а также у его начальника штаба генерал-лейтенанта Беделла Смита явное неудовольствие. Политический советник Ставки посол Мёрфи, попросивший у госдепартамента более подробных разъяснений, указывал на «значительное число самоубийств» в результате действий войск США [686]. Применение насилия было временно прекращено по приказу Эйзенхауэра, который вновь поставил вопрос в Вашингтоне [687]. Вопрос оставался нерешенным, пока 20 декабря 1945 г. директива из Вашингтона его преемнику в качестве военного губернатора, генералу Макнарни, еще раз подтвердила принцип, подвергавший репатриации, при необходимости – принудительной, практически всех военнослужащих РОА. [688] В соответствии с этой директивой, которая должна была подвести черту, 19 января 1946 г. на территории бывшего концлагеря Дахау последовала депортация подразделения РОА во главе с капитаном Протодьяконовым и других русских военнопленных, в целом около 400 человек [689]. Военнопленные объявили голодовку, но в остальном оказали лишь пассивное сопротивление, отказывась покидать свои помещения, срывая с себя одежду и «умоляя их застрелить». 14 из них во время акции покончили самоубийством, отчасти, как сообщается, в расчете подать сигнал и образумить американцев, еще 21 причинил себе столь тяжелые увечья, что нуждались в стационарном лечении в лазарете. Всех остальных, среди них сто легкораненых, после того как военная полиция жестоко подавила всякое сопротивление, удалось погрузить и передать в Хофе советским властям. Среди выданных находились и старые эмигранты из Русского охранного корпуса – полковник Колесников, полковник Болов, капитан Малышев, капитан Богинский, переводчик лейтенант граф Шереметьев и другие. Хотя армейская газета «Старз энд Страйпз» и лицензируемая американцами немецкая печать и поместили циничные комментарии, высшие офицеры и чиновники армии и военной администрации были озадачены, достаточно ясно ощутив абсурдность того, «что американская демократия хоронит в нацистском концлагере свободу человека» [690]. Так, не обошлось без зловещего замечания, что именно в таком месте, как Дахау, против совершенно отчаявшихся и во многих случаях уже раненых военнопленных был применен даже газ. Г-н Бурман из штаба политического советника по Германии сообщал послу Мёрфи 28 января 1946 г. в меморандуме, который тот представил в госдепартамент: «Инцидент вызвал шок, наблюдается заметное недовольство части американских офицеров и солдат, что американское правительство требует от них репатриировать этих русских. Инцидент был еще более обострен поведением русских властей при прибытии эшелона в русскую зону. Никому из американских охранников не было разрешено покинуть поезд; русские охранники угрожали им открыть огонь» [691].

Впредь со стороны американских военных властей заметно стремление лишить директиву Объединенного комитета начальников штабов от 20 декабря 1944 г. хотя бы части ее остроты. В этом отношении начало проявляться и влияние кругов старых русских эмигрантов, прежде всего Зарубежной православной церкви, на ведущих офицеров американской армии. Представители русского православного духовенства, например, секретарь Синода, протоиерей граф Граббе, а также архиепископ Автономов, уполномоченный папы Римского по делам католиков восточного обряда, и другие получили доступ в штаб-квартиру вооруженных сил США на европейском театре во Франкфурте и в штаб-квартиру 3-й армии в Мюнхене и могли здесь вступаться за своих находящихся под угрозой соотечественников [692]. Уже 25 августа 1945 г., вскоре после событий в Кемптене, митрополит Анастасий выразил протест генералу Эйзенхауэру и тем самым наверняка способствовал принятию решения о временном прекращении выдачи. После депортации подразделения капитана Протодьяконова из Дахау 19 января 1946 г. владыка Николай посетил командующего 3-й армией и начальника военной администрации в Баварии генерал-лейтенанта Траскотта. Тот и не скрывал своего негативного отношения к насильственным мерам и хотел использовать заявления Николая как повод для новых ходатайств. Кроме того, 31 января 1946 г. уже находившийся на свободе полковник Кромиади был вместе с архиепископом Автономовым принят Траскоттом, который таким образом еще раз получил детальную информацию о Власове и Русском освободительном движении [693]. В своих высказываниях полковник Кромиади отрицал моральное право советского правительства требовать выдачи солдат РОА, поскольку, как он подчеркнул, Советский Союз в союзе с Германией напал на Польшу, поскольку его правительство несет ответственность за убийство многих миллионов безвинных русских и еще 10 миллионов держит в заключении в концлагерях и поскольку оно в 1941 г. официально отвергло миллионы своих военнопленных и бросило их на произвол судьбы. При этих обстоятельствах Кромиади мог объяснить себе события в Дахау, выдачу военнопленных, которые доверяли американцам и были готовы следовать приказам даже о самой тяжелой работе, только как досадное недоразумение.

Генерал-лейтенант Траскотт, слушавший внимательно и с симпатией, заявил напрямик, что если бы это зависело от него, то он бы в тот же день дал указание об освобождении всех русских военнопленных в Платтлинге и других лагерях. Но, к несчастью, у него самого есть приказ передавать их советским властям. Правда, тот метод выполнения этого приказа, который он теперь стал практиковать, позволяет заметить, что он пытался спасти от выдачи, по крайней мере, часть солдат РОА. Так, он согласился на временную отсрочку, чтобы дать русскому православному духовенству возможность обратиться к папе Пию XII и президенту Трумэну [694]. Еще большее значение имело создание следственных комиссий, так называемых репатриационных советов, задача которых должна была состоять в выявлении тех, кто был лишен при советском режиме важных прав, а потому не считался полноценным советским гражданином. То, что генерал-лейтенант Траскотт открыто говорил Автономову и Кромиади о том, что не хочет выдавать преследовавшихся по политическим мотивам и что он одновременно разрешил своим собеседникам посетить лагеря военнопленных на участке 3-й армии, следует расценивать как явную подсказку. Кромиади, получивший в результате возможность посетить Меандрова и других генералов в Ландсхуте, а также своих соотечественников в Платтлинге, стремился давать рекомендации о поведении в духе негласно полученных обещаний, но вынужден был убедиться в скептической позиции солдат. Эти сомнения стали для многих из них роковыми. Ведь 3-я армия разработала ряд вопросов, которые по американским представлениям и на основе американских законов служили критерием того, являлся ли опрошенный полноправным гражданином или представителем преследуемых и потому не подлежащих выдаче групп [695]. Такие вопросы касались «права носить оружие», права участвовать в «свободных выборах», «права занимать государственную должность». В конечном итоге американскими комиссиями было признано, что представители групп «кулаков», «белых русских» и политических «диссидентов» не обладали полными «гражданскими правами», а потому они и не были отнесены к советским гражданам. Тем временем, многие военнопленные не сумели разглядеть «лазейку к спасению», которая здесь приоткрывалась. Когда следственные комиссии 3-й армии начали свою деятельность в Платтлинге, те не рискнули признать, что подвергались на своей родине репрессиям. А кто утверждал, что вступил в РОА по принуждению, а не добровольно, тот подвергался угрозе оказаться в числе 1590 из 3220 военнопленных, которые были выданы советским властям первыми.