– Ты хорошо знаешь его?

– Встречались всего один раз.

– Тем не менее он успел рассказать тебе все это.

Брайан пожал плечами:

– Людям нравится болтать со мной. И отец мой был таким же.

– А все-таки кто был твоим отцом? – Она повернулась к нему вместе со стулом. – Родным отцом?

– Джейми Олден, – весело ответил он. – Но все звали его Джейми Неуловимый.

– Почему?

– Он отовсюду убегал, – ответил он, покачав головой. – Сбежал из армии, не дослужив срока, раз двадцать устраивался на работу и тут же оставлял ее, бросил трех жен до того, как сошелся с моей матерью, и еще двух после нее. Он то появлялся в моей жизни, то исчезал, пока однажды не попытался ограбить одного ювелира в Филадельфии. Но он нерасчетливо выбрал жертву. Ювелир был вооружен до зубов, а Джейми не умел толком обращаться с оружием, и тот его пристрелил. – Брайан пожал плечами. – «Кто с мечом к нам придет…»

– Когда это случилось?

Он посмотрел на потолок, роясь в своей памяти:

– Когда я играл в «Тринити».

– Когда тебя выперли оттуда?

В ответ на ее выпад он вздернул подбородок, криво усмехнулся и некоторое время пристально смотрел на Рейчел, потом кивнул:

– Ну да, я узнал о смерти отца, а на следующий день выбил дух из нашего преподавателя Найджела Роулинса.

– Вантузом.

– Он просто попался мне под руку, – сказал Брайан и вдруг рассмеялся.

– Да?

– Это был славный день.

Она покачала головой:

– Тебя выгнали из театральной школы за нападение на преподавателя.

– И за его избиение, – кивнул он.

– Не вижу в этом ничего славного.

– Я действовал инстинктивно. Он гнобил Калеба, и я понял, что должен это сделать. А Найджел не потерял работу и, возможно, до сих пор обучает своим никчемным методом и дает грошовые советы. Но готов поставить свою долю от семидесяти миллионов, что больше он ни с кем не обращался так, как с Калебом и другими несчастными до него. В его башке засела мысль о том, что кто-нибудь из учеников может сойти с катушек à la Брайан Олден и придушить его вантузом. Поэтому в тот день я выполнил свой долг.

– А я? – спросила Рейчел, задумавшись.

– Что «ты»?

– Я не действую под влиянием инстинктов и не воюю с ветряными мельницами.

– Действуешь и воюешь, просто ты немного отвыкла от этого. Но теперь это в прошлом, малыш.

– Не называй меня малышом.

– О’кей.

– Сколько лет ты прокручиваешь аферу с шахтой? Четыре года?

Он задумался:

– Да, примерно.

– А сколько времени ты прикидываешься Брайаном Делакруа?

– В общей сложности около двадцати лет с перерывами, – ответил он слегка пристыженно.

– А зачем?

Брайан надолго задумался, словно никогда не задавал себе этот вопрос.

– Там, в Провиденсе, я однажды вышел в вечернюю смену, и другой работник пиццерии сказал мне, что в баре напротив сидит мой двойник. Я пошел туда – и точно, там был Брайан Делакруа с друзьями, у которых явно водились деньги, и стайкой шикарных девиц. Короче говоря, я проторчал в баре достаточно долго, для того чтобы выяснить, какое пальто на вешалке принадлежит ему, и украл его. Прекрасное черное кашемировое пальто с красной, как кровь, подкладкой. Каждый раз, надевая его, я чувствовал… – он запнулся, подыскивая слово, – свою значительность. – Взгляд Брайана сделался таким же, как у маленького мальчика в магазине игрушек. – Конечно, в Провиденсе я не мог часто носить это пальто, слишком велик был риск встретиться с хозяином. Но когда меня выгнали из «Тринити», я уехал в Нью-Йорк и там появлялся в нем повсюду. Когда надо было устроиться на работу, я надевал пальто и устраивался. Когда мне нравилась женщина, я надевал пальто, и – алле-гоп! – женщина оказывалась в моей постели. Разумеется, я быстро понял, что дело не в самом пальто. Дело было в том, что́ оно скрывало.

Рейчел посмотрела на него, прищурившись.

– Пальто скрывало равнодушие моего старика, мою пьяную матушку, квартиру номер восемь, вечно пахнувшую пижоном, который умер в ней от передозировки перед тем, как мы въехали, каждое Рождество и каждый день рождения, которые мы не праздновали из года в год, талоны для бедняков и отключенное за неуплату электричество, пьяных охламонов, вьющихся вокруг матери, мысли о том, что и я когда-нибудь присосусь к женщине вроде нее и стану таким же охламоном. Я буду так же менять одну бессмысленную работу на другую, пересказывать в барах одни и те же истории, наделаю детей, на которых мне будет наплевать, и они станут расти, ненавидя меня. Все это исчезало, когда я надевал пальто. Из Брайана Олдена я превращался в Брайана Делакруа. Ну а худшие дни в жизни Брайана Делакруа были намного прекрасней лучших дней в жизни Брайана Олдена.

Окончив эту исповедь, Брайан выглядел выдохшимся и смущенным. Некоторое время он изучал деревянные панели обшивки, затем вздохнул и перевел взгляд на бумаги, подписанные его сестрой. Перевернув один лист вверх ногами, он сказал:

– Фокус при подделке подписи состоит в том, что надо видеть ее не как подпись, а как определенную форму. Попробуй воспроизвести ее.

– Но тогда она будет написана вверх ногами.

– Да что ты? А мне и в голову не пришло. Ну что ж, придется отказаться от этой затеи.

Рейчел пихнула его локтем в бок:

– Перестань дурачиться.

– Уф-ф! – Он потер ребра. – Сначала научись подделывать ее вверх ногами, а затем уже в обычном виде. Идет?

– Ладно, – согласилась она и взяла ручку.

В своей спальне она слышала, как Брайан ворочается на кровати за стеной. Затем он захрапел. Значит, лежал на спине с открытым ртом – на боку он никогда не храпел. Обычно Рейчел легонько подталкивала Брайана, и он поворачивался на бок. Она подумала, не подтолкнуть ли его и сейчас, но для этого надо было залезть к нему в постель, а тут она себе не доверяла.

С одной стороны, это говорило о психическом расстройстве. Ее жизнь могла окончиться завтра или даже сегодня именно из-за этого человека, а не из-за чего-либо иного. Он выпустил на свободу демонов, которые не успокоятся, пока она не будет мертва или не окажется за решеткой. Казалось бы, испытывать сексуальное влечение к такому человеку – безумие.

С другой стороны, она ведь действительно могла умереть завтра или даже еще до утра, и эта мысль усиливала все ощущения, активизировала все рецепторы, обостряла зрение, обоняние и осязание, преобразовывала все, что воспринимала Рейчел. Она слышала, как вода бежит по трубам и как мыши скребутся в подполе, чувствовала запах мокрого металла. Казалось, ей только сегодня натянули новую кожу; кровь неслась по жилам, как скорый поезд через ночную пустыню. Она закрыла глаза и вспомнила, как проснулась однажды утром, в начале их совместной жизни, и увидела его голову между своих бедер, а его губы и язык слегка, совсем слегка, касались ее промежности, где было мокро, и в памяти сразу всплыла ванна, которую она принимала во сне. Проснувшись, она невольно лягнула его пяткой в бедро с такой силой, что оставила синяк. Брайан схватился за него, продолжая свое дело, и выглядел при этом одновременно очень глупо и очень сексуально, а она извинялась, не в силах сдержать смеха, трепеща и чувствуя электрические разряды затухающего оргазма. Затем она, даже не вытирая его рта, принялась бешено целовать его и остановилась лишь после того, как чуть не задохнулась. Впоследствии Брайан часто вспоминал этот поцелуй как лучший в своей жизни: мол, Рейчел проникла в него необыкновенно глубоко и ему казалось, будто она плавает где-то в его темных глубинах. Наконец Рейчел довела его до оргазма, они лежали в развороченной постели, покрытые потом, с глупыми ухмылками на лице, и она предположила, что секс сам по себе – маленький жизненный цикл.