Близость красного универсала нервировала. Еще сильнее нервировало, что желтый автобус с растворенными, приотставший было, вновь возник в поле видимости и пристроился за универсалом. Настроение у шныров было подавленное. Впереди ведьмари, позади ведьмари, и свернуть никуда нельзя. И лишь стрелка из пчел у стекла показывает дорогу.

– Нигде и никогда сила духа не проверяется с такой отчетливостью и ясностью, как при перемене обстоятельств, – утешая всех, и себя в том числе, торжественно произнес король Карл.

В этот момент он выглядел очень величественным.

Рина достала из рюкзака камень и держала его на коленях, глядя на заполненные глиной отверстия. Маленький белый цветок тянулся из второй от центра оспины. Ладонями Рина ощущала шероховатость камня. Сердцевина цветка желтела в окаймлении четырех алых лепестков. Рине казалось, что она непрерывно подрагивает, хотя на самом деле подрагивал автобус, сердцевина же была неподвижна, как ось, скрепляющая воедино три мира. Сашка разложил на свободном сиденье запасные пнуфы, саперку и теперь возился с сосновыми иголками, смолой, пухом и прочими составляющими для шныровского боя.

– Лучше не садись на это место! – предупредил он Фреду, которая в беспокойстве перескакивала с одного сиденья на другое.

– А то что будет?! – взвилась Фреда. Она терпеть не могла, когда ей указывают.

– А то уже ничего не будет. Здесь каменный порошок с Первой гряды, слизь из болота и немного грязи из нашего мира, – объяснил Сашка.

У Фреды хватило ума понять, что произойдет, если три конфликтных начала смешаются на ее одежде.

– И ты это с собой так запросто носишь? Подвергаешь всех нас опасности? – возмутилась она.

– Не запросто, – возразил Сашка. – Каменный порошок – в банке из-под детского питания, слизь – в пузырьке из-под глазных капель. И все рассовано по разным карманам.

– Ничего себе техника безопасности! Лучше б вообще ничего не говорил!

Проехали Синявино, Приладожский, Новую Ладогу и Сясьстрой. Название «Сясьстрой» насмешило укушенного пчелами Макара. Он хохотал, хохотал, бодая лбом стекло, пока не сообразили, что у него началась истерика. Видно, из-за едва не пристрелившей его руки. Макар и сейчас ей не доверял. Даже привязал ее вытащенным из ботинка шнурком к поручню сиденья.

На дороге начались заторы и хвосты из машин, вызванные медленно двигавшимися большегрузами, и в этих заторах тащились сперва шныры в «Спринтере», затем красный универсал и автобус с растворенными. И еще где-то впереди, обогнав всех, находилась прорвавшаяся машина с берсерками, которую Гамов видел с гиелы.

Сашка готовил приспособления для шныровского боя. Кирилл полез ему помогать и до того допомогался, что что-то на себя просыпал. У него начались проблемы. Он то подскакивал и бился о крышу автобуса, то распластывался на полу, вжатый в него до такой степени, что не мог поднять даже мизинец. Рина грызла ногти, обогащая свой организм кальцием.

Одного Гамова ничего не смущало. Он нашел под сиденьями поцарапанную гитару, довольно старую и обклеенную переводными картинками. Невероятно, но переводные картинки покрывали гитару не просто со всех сторон, но кто-то даже и внутрь под струны ухитрился наклеить алую гоночную машину.

– Чья? – спросил Гамов.

Медведь ткнул пальцем в короля Карла. Монарх со смущением пояснил, что до принятия королевского сана он ходил в кружок в доме творчества и что переводилки – это тоже из далекого детства, ибо ныне он, будучи облачен высоким доверием английского народа, конечно же не стал бы клеить на гитару всякие глупости… Тут король Шотландии и Ирландии несколько смутился, поскольку увидел на гитаре еще и девицу в купальнике. Наличие этой девицы доказывало, что к моменту издевательства над гитарой монарху было уже не десять, а минимум четырнадцать лет.

– Не надо оправдываться, ваше величество! – снисходительно сказал Гамов. – У всех бывает! Я сам люблю кошечек на телефоне… Как только у меня появляется новый телефон, я сразу наклеиваю на него кошечку или динозаврика.

Все уставились на Гамова, проверяя, не обманывает ли он, однако лицо поэта, гимнаста и красавца в одной упаковке осталось непроницаемым. Невозможно было понять, говорит ли он правду. Давать же свой телефон для проверки он отказался.

Вместо этого Гамов быстро пробежался по струнам, настраивая гитару и удрученно качая головой.

– Все очень запущено. Это, конечно, не инструмент, а оружие трактирного боя, – пробормотал он и, глядя на Рину, а вместе с тем немного и на Лару, ибо Гамов был, конечно, ценитель женской красоты, запел из Вертинского:

Пощипывая струны, Гамов незаметно придвигался к Рине и совсем уж было собрался упереться ей лбом в плечо, однако тут вышла какая-то техническая неувязка и там, где должно было оказаться плечо Рины, неожиданно возникло твердое плечо Сашки.

– Гамов, – спросил Сашка мягко. – У тебя когда-нибудь такое бывало, что ты поднимаешь голову – и тут тебя бьют по голове чем-то тяжелым?

Поэт и гимнаст оскорбленно вскинул брови.

– Простите? – произнес он с холодным вызовом.

– …или если нет ничего тяжелого, то, например, гитарой, – продолжал Сашка.

– Ты не мог бы мечтать где-нибудь в другом месте? – поинтересовался Гамов еще холоднее.

– Автобус небольшой. Другого места мечтать нет.

Рина поспешила вмешаться:

– Сашка, не кипятись! Гамов, утихни! Сашка просто хочет сказать, что ему не нравится нравственный компонент творчества Вертинского, – затараторила она.

– Я это хочу сказать? А, ну да! Противный компонент! С головы до ног очень противный! – признал Сашка, пристально глядя на бронепластины куртки Гамова.

Гамов, остывая, пожал плечами.

– За Вертинского я не отвечаю, – миролюбиво заметил он.

Макар разочарованно отвернулся. Он уже понял, что драки не будет.

К Лодейному Полю дорога усложнилась. Рина прилипла носом к окну. В поле шевелились темные камни. Это были пасущиеся коровы. На железных воротах висела табличка «ЧАСТНАЯ ТЕРРИТОРИЯ. ОХРАНЯЕТСЯ СОБАКАМИ», исправленная кем-то на «ПРОДАДИМСЯ ЗА КУСОК КОЛБАСЫ. ТРИ ДВОРНЯЖКИ».

Дальше исчезли и ворота, и дворняжки. Начались многочисленные петли шоссе, круговые перекрестки и такой запутанности развязки, что медведь Ворчало даже выходил из машины и нюхал дорожные знаки. Это он делал, разумеется, как медведь. Как водитель же с многолетним стажем он просто чесал в затылке и ругался. Особенно когда рядом с бетонным постом ДПС на круговом перекрестке они сделали три витка, пытаясь определить, чего хотят пчелы и какой из четырех правых поворотов является достаточно правым.