Но до Ирода нужно было еще добраться, что оказалось делом непростым. Зато оставались в живых два других его брата, которые наверняка станут мстить ему не только за Ирода, но и за Фасаила, которого он довел до самоубийства. Вот Антигон и решил использовать Паппа с его крайней нетерпимостью ко всем инородцам для физического устранения ближайших родственников Ирода, а польщенный таким доверием Папп, в свою очередь, сколотил вокруг себя отряды отчаянных головорезов из числа сикариев.

Иосиф, не ожидавший нападения на него людей Паппа, не успел даже перестроиться в боевые порядки, – настолько нападение противника оказалось неожиданным. Численность антигоновцев была меньше численности воинов Иосифа, но если антигоновцы были сплошь сикариями, искусно владевшие кинжалами и мечами, то когорты Махира, состоявшие преимущественно из необученных сирийских наемников, еще только учились обращению с оружием. Пока отряды Иосифа были в состоянии сражаться, Иосиф держался, показывая сирийцам пример личным мужеством. Когда же бóльшая часть воинов Иосифа пала, началась самая дикая резня. Сикарии, выполняя приказ Антигона никого не оставлять в живых под страхом децимации [192], добивали даже тех, кто, смертельно раненые, подавали хотя бы малейшие признаки жизни. Взору прибывших с большим опозданием Махира и спешно вызванному из Идумеи Фероры предстало жуткое зрелище: все пространство между горами, с которых напали на воинов Иосифа сикарии Паппа, было сплошь усеяно трупами, с которых было снято и унесено все, что представляло хоть малую ценность. Раздетые трупы на жарком летнем солнце вспучились и источали смердящий запах, привлекавший внимание падальщиков. Сколько ни искал Махир среди павших труп Иосифа, но так и не нашел его, пока Ферора не признал наконец по большому родимому пятну на правом плече одного из догола раздетых, с бесчисленным множеством колотых и резаных ран трупов своего брата. Поручиться с уверенностью, что это труп именно Иосифа, а не кого другого, Ферора не мог, поскольку тело с родимым пятном на правом плече было обезглавлено, и потому его похоронили вместе с сотнями других павших воинов в одной общей братской могиле. Позже Махиру стало известно, что труп, опознанный Ферором как его брат, был действительно погибшим в бою Иосифом, а голову его отрезал и доставил в Иерусалим Антигону Папп. Ферора послал в Иерусалим парламентера с предложением Антигону выкупить у него голову Иосифа за двадцать пять талантов. Антигон запросил вдвое дороже. Ферора выкупил у него голову брата за пятьдесят талантов и захоронил ее в могиле отца.

Этой страшной для Ирода потерей проклятие, довлевшее над ним, не исчерпалось. По всей Иудее прокатились смуты. Восставшие выставляли разные, порой взаимоисключающие требования. Одни настаивали на полном отложении Иудеи от Рима и чуть ли не объявлении ему войны. Другие говорили, что Рим связан с Иудеей союзническими обязательствами, которые никогда не нарушал, и потому Рим вряд ли потерпит измены со стороны иудеев, тем более объявления ими независимого государства, по территории которого пролегают пути, связывающие две крупнейшие его провинции – Сирию и Египет. В конце концов было решено составить представительную депутацию из самых уважаемых и состоятельных иудеев численностью в одну тысячу человек и отправить ее в Рим с требованием к сенату объявить назначение царем Иудеи Ирода незаконным и признать право иудеев считать своим царем Антигона.

Узнав о демарше иудеев, отложилась от Ирода и покоренная им Галилея. Все, кто продолжал считать себя приверженцами Ирода и не желал признать над собой власть Антигона, были схвачены, связаны, этапом согнаны в Магдалу [193]и утоплены в Геннисаретском озере [194].

Наконец, Ироду стало известно, что Махир, осознав свою неспособность в одиночку продолжить войну с Антигоном, послушался совета Фероры и удалился со своим войском в Идумею, население которой если и не поддерживало в открытую Ирода, то по крайней мере лояльно относилось к своему соплеменнику. Здесь Махир взял под охрану семью Ирода, для чего приступил к строительству в местечке Гитта сильно укрепленной крепости.

Ирод, оказавшийся во враждебном окружении, также понимал бессмысленность ведения войны против Антигона, располагая столь незначительными силами. Проводя сутки напролет в размышлениях, как ему одолеть своего смертельного врага и утвердиться во власти, дарованной ему Римом, он стал испытывать раздражение против воинствующего национализма евреев. Он понимал, что евреи, провозгласив над собой царем Антигона, в скором времени разочаруются в нем, обнаружив, что Антигон, как и большинство наследников славного Маттафии, печется отнюдь не об их благе, а единственно о том, чтобы удовлетворить свое тщеславие. Жестокий по натуре, он окажется для Иудии даже худшим царем, чем был для нее его дед Александр Яннай. Но как убедить в этом евреев, пока земля Иудеи не пропиталась кровью ее народа и не обезобразилась крестами, на которых будут мучительно умирать ее сыновья на глазах своих жен и детей? И тут ему снова вспомнился давний разговор в кругу семьи за завтраком, во время которого муж Саломии Иосиф сказал: «Страх перед неминуемой карой – вот лучший способ отвратить человека от греха и сделать его счастливым». Страх, который повелевает иудеям быть законопослушными, страх, впитываемый с молоком матери, страх, ниспосланный на них устами пророка Иеремии, если те не прислушаются к его предостережениям: «Воздай им, Господи, по делам рук их; пошли им помрачение сердца и проклятие Твое на них; преследуй их, Господи, гневом и истреби их из поднебесной» [195].