Осмелился сделать ей больно.

Он хотел забить виконта до смерти. Прямо сейчас.

— Думаешь, я все еще мальчишка? — рычал он, оттаскивая Лэнгфорда от стены и снова впечатывая в нее. — Думаешь, можешь явиться в мой клуб, угрожать моей жене, и тебе за это ничего не будет? Думаешь, я позволю тебе дотронуться до нее хоть пальцем? Да ты не достоин дышать с ней одним воздухом!

— Майкл! — крикнула она с другой стороны комнаты, где Кросс удерживал ее, не давая вмешаться в драку. — Прекрати! — Он повернулся к Пенелопе, увидел, что по ее щекам катятся слезы, и замер, разрываемый между желанием убить Лэнгфорда и утешить жену. — Он не стоит этого, Майкл.

— Ты женился на ней ради земли, — просипел Лэнгфорд, с трудом втягивая воздух. — Можешь одурачить хоть весь Лондон, но не меня. Я знаю, что Фальконвелл значит для тебя больше, чем все прочее на свете. Она была всего лишь средством к достижению твоей цели. Думаешь, я этого не понимаю?

Средством достижения цели. Эхо этих слов, так часто повторяемых им в самом начале их брака, показалось ему ударом — частично потому, что в них заключалась правда, но в основном потому, что теперь они стали фальшью.

— Ты, ублюдок! Думаешь, ты меня знаешь? — Он снова ударил Лэнгфорда об стену. Сила испытываемых эмоций приводила его в лютое бешенство. — Я люблю ее. Она единственное, что вообще имеет значение! А ты осмелился прикоснуться к ней!

Лэнгфорд открыл рот, собираясь что-то сказать, но Майкл ему не дал.

— Ты не заслуживаешь милосердия. Ты постыдный отец, опекун и жалкий человечишка. И тем, что ты пока еще в состоянии стоять на ногах, ты обязан исключительно великодушию этой леди! Но если ты подойдешь к ней хотя бы на милю, или я услышу, что ты говоришь про нее гадости, я с наслаждением разорву тебя пополам. Это понятно?

Лэнгфорд сглотнул и торопливо закивал:

— Да.

— Есть какие-то сомнения, что я сделаю это?

— Нет.

Он швырнул виконта в сторону Бруно.

— Избавься от него. И пошли за Томасом Оллесом.

Не сомневаясь, что его поручение уже выполняется, Майкл быстро пересек комнату и стиснул Пенелопу в объятиях.

Она уткнулась лицом ему в шею и прошептала:

— Что ты сказал? — Голос ее дрожал. Майкл быстро провел руками по ее спине и прижал жену к себе еще крепче. Она подняла голову (голубые глаза блестели от слез) и повторила: — Что ты сказал?

Он вовсе не так собирался сообщить ей об этом, но в их браке все происходило не в традиционной манере, и Майкл решил, что и этот момент не должен отличаться от прочих. И поэтому, стоя там, среди перевернутых кресел, в комнате для игры в карты, находившейся в игорном аду, он посмотрел жене в глаза и произнес:

— Я люблю тебя.

Она покачала головой:

— Но ты же выбрал месть.

— Нет, — ответил Майкл, опершись на карточный стол и привлекая ее к себе, и взял ее за руки. — Нет. Я выбираю тебя. Я выбираю любовь.

Она склонила голову набок, всматриваясь в его глаза.

— Это правда?

Внезапно правда стала значить для него больше, чем все, что угодно.

— Господи, да! Да, это правда! — Он взял ее лицо в свои ладони. — Я выбираю тебя, Пенелопа. Выбираю любовь, а не месть. Выбираю будущее, а не прошлое. Выбираю твое счастье.

Она молчала долго, так долго, что он начал волноваться.

— Шестипенсовик? — окликнул ее Майкл, по-настоящему испугавшись. — Ты мне веришь?

— А разве можно не верить собственному мужу?

Этой ночью Пенелопа так и не уснула. Даже и не пыталась.

И когда на следующее утро пришел Томми, не имело никакого значения, что час для визитов слишком ранний. Когда она вошла в гостиную, он стоял у камина — в пальто, держа в руках шляпу и трость.

Обернувшись и увидев ее красные глаза, он с исключительным тактом воскликнул:

— Боже правый! Ты выглядишь так же кошмарно, как он!

И это все, что он заметил? Пенелопа разразилась слезами. Он стремительно подошел к ней:

— О, Пен. Не нужно. Ох, черт бы все побрал. Не плачь! Я сказал глупость. И беру свои слова обратно. Ты выглядишь вовсе не кошмарно.

— Врунишка, — сказала она, вытирая слезы.

Уголок его рта приподнялся в улыбке.

— Вовсе нет. Выглядишь просто замечательно, совсем не похожа на хнычущую девицу.

Пенелопа почувствовала себя полной дурой.

— Понимаешь, ничего не могу с собой поделать.

— Ты его любишь.

Она глубоко вздохнула.

— Ужасно.

— А он любит тебя.

Снова под стушил и слезы.

— Уверяет, что любит.

— Но ты ему не веришь?

Ах, как ей хотелось поверить. Отчаянно!

— Не могу... не понимаю, с какой стати он меня вдруг полюбил? Что такое во мне его изменило, что тронуло? Что заставило меня полюбить?

Она пожала плечиком и уставилась себе на ноги, на носки зеленых домашних туфель, выглядывавших из-под платья.

— Ох, Пен... — Томми вздохнул, заключив ее в теплые братские объятия. — Я был таким идиотом! И Лэнгфорд тоже, и все остальные. Ты лучше всех нас, вместе взятых. — Он отступил назад и твердо взял ее за плечи, глядя прямо ей в глаза. — И лучше Майкла тоже.

Пенелопа глубоко вздохнула, разгладила отвороты его пальто.

— Ничего подобного.

Он криво усмехнулся уголком рта.

— Именно поэтому он тебя и не заслуживает. Потому что он настоящий осел, а ты его все равно любишь.

— Люблю, — мягко подтвердила она.

— Видишь ли, мы с ним вчера ночью встретились, сразу после того, как ты ушла. — Пенелопа подняла глаза. — Он отдал мне доказательства моего скандального происхождения. Сказал, что ты их у него выиграла.

— Он сам мне их отдал, — поправила Пенелопа. — Мне не пришлось ставить на кон еще и их. Он не собирался губить тебя, Томми. Он все это остановил.

Томми покачал головой:

— Это ты его остановила. Ты так его полюбила, что он понял — в этой жизни существует не только месть. Ты его изменила. Дала еще один шанс стать тем Майклом, которого мы когда-то знали, а не холодным, жестоким Борном, в которого он превратился. Ты сдвинула с места гору. — Он пальцем постучал по ее подбородку. — Он тебя обожает. Любой, у кого есть глаза, увидит это.

«Я выбираю тебя. Я выбираю любовь». Эти слова Майкла она снова и снова проигрывала в голове всю ночь. И они внезапно обрели смысл. И, словно кто-то зажег свечу в ее душе, Пенелопа без тени сомнения поняла, что в них заключена правда. Он ее любит.