Ясону хотелось спрыгнуть за борт и пуститься вплавь. Но воля к борьбе покинула его, и он остался лежать, озаренный лунным светом, в объятиях реки, готовый к жизни и смерти, к мести или прощению. Ко всему.

Он думал о своем отце, Эсоне, о своем детстве и о годах возмужания, когда его отослали на север, в ту страну всадников и диких коней, чтобы умереть или выжить. Тогда его взял под свою опеку Хирон. Зловоннодышащий Хирон. Воющий на луну, самоотверженный Хирон. Хирон, якобы дак, так много времени проводивший в седле своего серого как пыль скакуна, сам посеревший от пыли, одетый листьями и тусклыми тканями своего кочевого народа, так что его легко было принять за кентавра.

Сам Хирон говаривал в шутку, что, когда он слезает с коня, ему приходится с кровью отрывать бедра от конской шкуры.

Эсон спас ему жизнь в битве при Ксенопилах — ни один поэт не воспел ее — и сам был спасен им. Царь никогда не забывал его цепкой хватки, когда они бежали с поля боя, и никогда не терял связи со своим спасителем, оказывая благоволение «дикарю» в обмен на единственную лошадь, присылаемую каждое лето как почетный дар.

Хирон обучил Ясона всему, что ему нужно было знать, и особенно как пользоваться умом и хитростью.

— Есть разница между пехотинцем, который боится удара копьем в брюхо, и царем, который боится знамений. Первый шагает навстречу своему страху, и не важно, переживет ли он схватку; второй от страха прирастает к месту. Неподвижное дерево легко срубить.

Мягко покачиваясь на середине Извилистой, Ясон хохотал и снова и снова взывал к небу:

— Признай за мной хоть одно, старая кляча! Я никогда не врастал в землю, вечно двигался!

Лодка ткнулась в каменистый берег между прядями ив. Здесь уже был один челн, наполненный водой, с прорубленным топором бортом. Ясон выкарабкался на берег, вытащил за собой лодку и привязал ее. Земля кругом полнилась звуками: не голосами, а низким звериным ворчанием и тяжелой поступью машин. В ночном небе — ни просвета.

Он сам не знал, чего ждет на другом берегу, рассчитывал только, что Медея где-то рядом. Он отстегнул пояс с мечом, закрутил ремень вокруг ножен и понес оружие так, чтобы его трудно было обнажить. Он нашел мокрые листья и стер грязь с сапог. Он задумался, не снять ли один из них, чтобы в одном сапоге встретить то, что ожидало его.

Он немного задержался на новом берегу, разглядывая покалеченную лодку и гадая, кто приплыл на ней. Посмотрел на далекие костры, вслушался в непостижимый мир.

Прирос к месту!

Хватит!

Он привел себя в порядок, омыл кожу прохладной водой и стал подниматься по узкой тропе, пока не вышел к строению из дерева и камня, внутри которого горел костер. Не храм и не святилище, а маленькое уютное пристанище, сквозное, позволяющее пройти дальше, но безопасное, способное защитить от звезд и от дождя: укрытие с темными комнатами в глубине грубых стен.

Он прошел к дальнему выходу. Перед ним распростерлась земля Урты с мерцающими огоньками и тайным движением. Ясон на миг перестал понимать, где находится: ему мерещилось, будто перед ним горы, но сквозь их склоны видны были костры и звезды. Горы словно выцвели, и на их месте проступили холмы, леса и костры.

Если он и готов был шагнуть в открытую ночь, то замешкался, и в этот миг колебаний голос сзади шепнул:

— Вернись. Не ходи на ту сторону.

Голос принадлежал Медее.

Теперь он увидел ее, в черной одежде, с бледным лицом. Она, как призрак, скользнула в темный проем, и он услышал ее торопливые шаги.

Он погнался за ней и оказался в темном коридоре, вымощенном скользкими плитами. Стены покрывала слизь, словно сочившаяся из трещин между камнями.

— Это ход к Аиду? Куда ты ведешь меня?

Женские шаги впереди как будто запнулись. Потом долетел ее смешок, короткий и низкий.

— Не к Аиду. Мне подумалось, что хватит с тебя ада.

Она снова удалялась. На мгновение Ясон обернулся к еще видневшемуся в конце прохода свету. Но усталость и беспомощность, а в немалой степени любопытство правили им, и он пошел вперед, скользя на плитах и придерживаясь руками за стены, вдыхая несвежий воздух. Он уподобился летучей мыши: видел больше слухом и обонянием, чем глазами.

— Куда ты ведешь меня? Или это твоя месть?

И снова заминка в темноте. И снова низкий безрадостный смешок.

— Нет, Ясон. Во мне больше не осталось места для этого яда. Кувшин с вином, забытый на много лет, расколется зимой и выплеснет прокисшее содержимое. Таков гнев. Лучше выбросить глиняный кувшин раньше, чем он разобьется.

— Ну что ж… благодарю за урок трезвости. Но куда, во имя Хтона и его бледных слепых сыновей, ты меня ведешь?

— Сюда. Открой глаза.

— Уже открыл.

— Попробуй еще раз.

Она стояла у высокого узкого окна спиной к стене. Свет сбоку падал на ее лицо. Внезапный свет, жесткий и резкий: он выжег старость, смягчил кожу и взгляд.

— Я хорошо помню это место — твоя комната с видом на гавань.

— Да, на Арго и на твоих пьяных дружков. На то, как ты тратил отпущенные нам годы.

— Мы не в Иолке. Мы во сне.

— Умник, умник. Я создала это место, чтобы согреться. Когда Иной Мир этих варваров протянулся через земли правителя к реке, я пришла с ним. У меня не было выбора.

— Тебя принесло сюда? Это ты хочешь сказать?

— Мне подмыло корни. Земля текла на восток. Я всегда жила на окраине Страны Призраков. Ее прорыв выбросил вперед и меня.

— Подмыло корни… — тихо повторил Ясон, и оба рассмеялись.

Медея прошептала:

— Да. И не в первый раз, а?

— Не в первый раз.

Он подошел к окну. От Медеи пахло благовониями, знакомыми по памяти: тонким ароматом розы, кориандра и звериным мускусом. Так она душилась в их первую встречу в Колхиде, до того как они стали любовниками. В тот раз, словно для того, чтобы заставить его дожидаться, чтобы обуздать его пыл, она оставила себе из всех запахов только запах овчины. Он не задумываясь обнял ее, вонючую и грязную, поняв, что она испытывает его.

В Иолке снова были мускус и розовая вода. И на время он всеми чувствами окунулся в рай.

В этом несуществующем месте, с этой окраины Иного Мира, Ясон едва ли не с тоской смотрел на пустую гавань под окном. Там много лет простоял на причале Арго. Корабль стал для него почти вторым домом: с его укрытой парусиной палубой, с трюмом, заваленным бочонками, веревками, кубками и кувшинами. И все же корабль не знал покоя. Сколько раз Ясон выходил к нему ночью, только чтобы обнаружить, что Арго не сбросил путы и не ушел в океан.

Все эти годы корабль тосковал, но оставался верен ему. На рассвете он неизменно оказывался на своем месте, только с умытой палубой и со свежим ветром открытого моря, запутавшимся в парусе.