Никогда не козырял Насер положением и властью президента, хотя пользовался непререкаемым авторитетом.

Напряженность борьбы сказалась, однако, даже на богатырском организме Насера. Здоровье его стало подводить. Несколько улучшилось оно после лечения у нас на Кавказе. Он окреп, посвежел. Но Насер не оставался бы Насером, если бы по возвращении в Каир не окунулся снова в водоворот событий, нарушая при этом рекомендации врачей, в том числе советских.

Отвечая на соответствующий вопрос во время одной из моих поездок в Каир, Насер сказал:

– После возвращения с Кавказа я на семьдесят пять процентов здоров, а на двадцать пять процентов – нездоров.

А потом добавил:

– Я и сам в этом виноват. Двадцать пять процентов – это только моя вина.

Мне ничего не оставалось делать, кроме как заявить:

– Настоятельно советуем вам выполнять предписания советских медиков.

Насер ответил:

– Я постараюсь им следовать.

Тем не менее выражение его лица говорило о том, что такой ответ – это больше знак корректности. Да и весь вид его свидетельствовал о том, что его угнетает недуг. Через несколько месяцев, в сентябре 1970 года, этого выдающегося человека не стало.

При всем риске впасть в крайность, подчеркивая роль субъективного фактора в конкретных условиях Ближнего Востока, беру на себя смелость сказать:

– Проживи этот человек еще несколько лет, обстановка в районе могла бы сложиться и по-другому.

Но и то, что он успел сделать, если проанализировать цепь событий, послужило мощным катализатором для утверждения самосознания арабов и их законных прав. А это уже само по себе имеет важное историческое значение.

Не могу обойти вниманием и Махмуда Фавзи, сподвижника Насера, внушительную фигуру египетской дипломатической службы. Этот человек выделялся на фоне дипломатов своей страны, а в некоторых отношениях, пожалуй, и в среде дипломатических работников арабских стран в целом.

Как дипломат Фавзи сложился еще задолго до египетской революции, опрокинувшей в 1952 году королевский трон. Успешно прошагав по служебным ступеням, Фавзи до назначения министром иностранных дел являлся с 1947 по 1952 год постоянным представителем Египта при ООН. После революции он прочно утвердился на позициях нового руководства и в области ведения внешних дел стал правой рукой президента Насера.

Знал я Фавзи на протяжении по крайней мере двадцати пяти лет. Мои первые встречи и беседы с ним состоялись в ООН. Хорошо подготовленный, опытный человек, он умело защищал интересы страны, интересы арабов.

Уже в начале пятидесятых годов все больше обнаруживало себя агрессивное направление во внешней политике Израиля. Под крышей ООН участились столкновения арабских государств с Израилем. В этих политических схватках сильно доставалось и США, которые, по сути дела, направляли внешнеполитический курс израильского государства.

Советский Союз уже на той стадии занял позицию активной поддержки арабских государств и осуждения агрессивных тенденций в политике Тель-Авива. Он высказался за то, чтобы Израиль и арабские государства строили отношения между собой только на мирной основе. Это конечно же противопоставило советскую позицию позиции США, которые поощряли экспансионистские устремления Израиля в отношении арабов.

Сложность положения усугублялась и тем, что сам арабский мир уже тогда не мог считаться сплоченным в отстаивании своих интересов, особенно когда ему приходилось сталкиваться с Соединенными Штатами. В этих условиях многое, поскольку речь идет об арабах, зависело от политики Египта.

Правда, в деле отстаивания прав арабов и его часто заносило в сторону экстремизма, отрицания вообще права Израиля на существование. Однако Фавзи понимал лучше, чем многие другие, что рано или поздно придется смириться с фактом существования независимого еврейского государства. В его выступлениях, заявлениях всегда присутствовала мысль, что ближневосточные дела следует вести так, чтобы в максимальной степени защищать законные интересы арабов.

Назначение Фавзи министром иностранных дел Египта благоприятно отразилось на развитии советско-египетских отношений. По своему поведению, манере обсуждать проблемы и вести переговоры Фавзи относился к людям европейского склада. Он проявлял способность часами анализировать одну и ту же проблему под разными углами, умел в ходе анализа посмотреть на обсуждавшуюся проблему и глазами собеседника.

В дни визитов в Каир для встреч с Насером я с удовольствием отмечал, что Фавзи присутствовал на наших беседах даже после того, как уже не исполнял функции министра иностранных дел по состоянию здоровья. Он продолжал оставаться близким советником Насера. У его преемников палитра ведения практических дел с СССР была беднее.

Пожалуй, я сделал бы упущение, если бы не упомянул о поездках в древний египетский город Луксор, от которого рукой подать до Асуана. Здесь находились бывшие одно время столицей древнего Египта «стовратные» Фивы, слава о красоте и богатстве которых достигла Европы еще в античные времена.

Это «отец истории» – древнегреческий ученый Геродот в V веке до нашей эры посетил Фивы и назвал их «стовратными».

Более двух тысячелетий Фивы являлись центром великой цивилизации.

А ныне Луксор как бы приветствует советских гостей и говорит им:

– Мы знаем, что вы направляетесь в Асуан, являющийся достойным памятником дружбы египетского и советского народов. Но обязательно посмотрите и памятники седой древности, которые щадит само время.

Дважды мне приходилось посещать Луксор с его грандиозными храмовыми комплексами, устоявшими и перед разрушительным воздействием тысячелетий, и под напором чужеземного вандализма, причинившего огромный ущерб многим египетским святыням.

Следы бессмысленной жажды разрушения нетрудно увидеть и сегодня на каменном теле сфинкса у пирамиды Хефрена. Немало таких следов и у древних храмов в Луксоре. Однако даже полуразрушенные они производят неизгладимое впечатление.

Особенно красив так называемый Южный храм – главная достопримечательность. Его стройные колонны отражаются в спокойных водах Нила. Построенный тысячелетия назад, он стал памятником трудолюбию и творческому гению древних египтян.

Подходишь к уцелевшим колоннам храма и поражаешься монументальности сооружения, вознесшегося на десятки метров. «Рост» каждой из трех статуй фараона Рамзеса II, украшающих главный вход, превышает двадцать метров.

Сохранился и стройный, покрытый иероглифическими надписями обелиск из розового асуанского гранита. Он весит, как мне сказали, более двух с половиной тысяч тонн. Его собрат, некогда стоявший рядом, находится теперь на парижской площади Согласия и служит своеобразным напоминанием о бесславно закончившемся египетском походе Наполеона.