— Когда это было? — изумился я. — Я ничего не знаю о их встрече.

— Перед самым летним отпуском, — пояснил Лукьянов, — речь шла о Союзном договоре — Ельцин отказался его подписать, и Горбачев очень расстроился, и это повлияло на его болезнь. Говорю это с горечью, потому что я дружу с Горбачевым 30 лет, — сказал Лукьянов, к полному моему изумлению. Это уже была неправда — мы с Ельциным, после длительного обсуждения проекта договора, решили поддержать этот проект Горбачева, хотя и с оговорками. И это наше решение мы оформили через постановление Верховного Совета по Союзному договору, — о чем указывал в начале предыдущей главы книги.

Но я решил не заострять внимания на этом аспекте и постарался перевести тему в плоскость нашей конкретной ситуации, задав собеседнику вопрос:

«Анатолий Иванович, как вы намерены влиять на Янаева, Язова, Крючкова — чтобы выполнить то, о чем мы с вами договорились?» — и показал рукой на папку с нашими требованиями.

Лукьянов. Сделаю все, что смогу. Но и вам следует поубавить свои аппетиты. Я имею в виду вопрос относительно того, чтобы сохранить на какое-то время статус ГКЧП. Они не согласятся на немедленную капитуляцию.

Лукьянов упорно называл ГКЧП — «они», «их», с «ними»…Важно было не сорвать переговоры, начав с требований «распустить ГКЧП». Я постарался перенести обсуждение на другие вопросы.

Я. Вам, Анатолий Иванович, известно о том, что закрыт российский, недавно открывшийся телеканал, наши газеты; действуют лишь центральные партийные газеты. Поэтому просим отменить это распоряжение по цензуре. Нам также стало известно, что власти препятствуют нашим депутатам прибыть в Москву на Чрезвычайную сессию Верховного Совета…

Лукьянов. Это справедливо. Никто не может препятствовать прибытию депутатов в Москву. Но, Руслан Имранович, некоторые из ваших требований просто нереальны, в том числе о немедленной отмене запрета на издание российских СМИ и т. д., — сказал Председатель Верховного Совета СССР, успокаиваясь. — Возможно, для их обсуждения нам надо будет встретиться егце раз.

Это уже было хорошо, наш диалог-то как раз соответствовал нашей тактике — он давал нам время, а оно работало на нас.

Я. Согласен. Но хочу еще раз напомнить, Анатолий Иванович, — применение силы против нас, конечно, приведет к гибели людей, возможно, к гибели или аресту российского руководства. #о вы должны совершенно четко, определенно и ясно знать: с этой минуты за любую человеческую кровь, пролитую в ходе столкновений вокруг Парламентского дворца либо где-нибудь на территории РСФСР; в первую очередь будут нести ответственность все члены ГКЧП и все должностные лица, выполняющие их преступные приказы, или прямо и косвенно содействующие их деятельности. От имени Верховного Совета России это я вам заявляю.

Лукьянов побледнел. «#о почему я должен нести ответственность за них? Пусть сами отвечают!» — взволнованно воскликнул Анатолий Иванович. Он был потрясен этими моими жестокими словами.

Я. Они ответят, ив сомневайтесь, — а вас я предупредил, Анатолий Иванович, постарайтесь убедить руководителей путча поскорее увести войска из центра Москвы, снять с нас осаду. Не ровен час, какой-нибудь «генерал Грачев» или «майор Евдокимов» начнет штурмовать здание Верховного Совета — в такой обстановке это вполне возможно: кто будет нести ответственность?

Я, конечно, знал, что все сказанное нами внимательно слушали и записывали люди Крючкова.

Лукьянов. Руслан Имранович, Иван Степанович! Даю слово, что никакого штурма не будет. Я прошу вас, Руслан Имранович, поддерживать со мной телефонную связь постоянно. Бас будут соединять со мной в любое время. Согласен — всю эту ситуацию надо «разрулить» в мирном направлении, крови не должно быть — в этом я полностью согласен с вами.

Я. Хорошо, Анатолий Иванович! Если сегодня, например в 10 вечера, будет снята осада с российского Парламентского дворца, мы со своей стороны постараемся в кратчайшие сроки прекратить демонстрации, забастовки и другие формы массовых выступлений народа. Постараемся в течение текущего дня (20-го) наладить сотрудничество с войсками, чтобы т-чать их отвод из Москвы в свои части….

При всем своем самообладании Лукьянов заметно волновался. Несколько успокоившись, он нажал на кнопку. Жду реакции. Я думал — кого он вызовет? Вошел симпатичный парень, вроде бы не военный. «Размножьте, передайте им», — он вручил помощнику наш документ с требованиями.

Конечно, у меня мелькнула мысль: «Выпустят ли нас отсюда?» Потом Силаев говорил — у него то же самое было на уме.

В общем, говорили долго, Силаев — спокойно и убедительно, Руцкой не переставал горячиться, «сбивал» разговор. В заключение, к концу беседы, Лукьянов снова подчеркнул, что он не имеет отношения к ГКЧП, — он твердо обещал обеспечить беспрепятственный пропуск депутатов России на Чрезвычайный съезд, а также «попробует убедить» путчистов убрать войска, расположенные вокруг Белого дома.

Обещание не препятствовать прибытию в Москву парламентариев я считал особенно важным, поскольку само заседание Чрезвычайной сессии Верховного Совета в условиях переворота уже означало нашу серьезную политическую победу. Понимал это, несомненно, и Лукьянов. Он, как мне представляется, после нашей встречи если не окончательно разуверился в победе путча, то понял, что ситуация очень сложная, и поэтому содействовал тому, что наших депутатов не задерживали при их въезде в Москву и прилетах в московские аэропорты (начиная с 20–21 августа).

Выходили мы из кабинета Лукьянова с ощущением, что нас задержат. Сели в машины. Тронулись. Пока не задержали. Выехали через кремлевские ворота. Вздохнули с облегчением — еще не задержали… Уже в самом начале Калининского проспекта пришлось выйти из машин — густая толпа не пропускала. Так и шли к своему зданию под возгласы, приветствия людей, которые искренне радовались тому, что российские руководители в целости и сохранности возвращаются из Кремля — гнезда заговорщиков.

Возможно, этого не произошло еще и потому, что сотни тысяч людей знали и видели, как мы едем в Кремль. Они ждали нашего возвращения на всем пространстве Калининского проспекта. Их радость и восторги трудно описать, когда мы втроем — я, Силаев и Руцкой, — с трудом выбираясь из тесно смыкающихся вокруг нас людей, направлялись пешком к Белому дому, где нас с нетерпением ждали Ельцин и другие наши соратники.

Уверен, с точки зрения реального влияния на обстановку наш визит в Кремль и переговоры с Анатолием Лукьяновым имели выдающееся значение, намного превосходящее выступление Ельцина на танке 19 августа.

Я для себя в те часы сделал твердый вывод: никакого штурма не будет; не следует лишь провоцировать наиболее воинственных генералов и офицеров; следует изучать и анализировать обстановку, вовлекать все большее число людей в выступления против заговорщиков, контролировать обстановку.

Анализ ситуации

Как мне представляется, после наших переговоров Лукьянов окончательно разуверился в возможности «легкой победы», стал глубже размышлять о последствиях вероятного вооруженного конфликта. В той общественной обстановке в стране, когда люди нетерпимо относились к любому кровопролитию, независимо от того, во имя каких интересов она могла быть пролита, Лукьянов понял, что такого рода последствия не будут народом прощены. Он очень хорошо понял смысл моих жестоких слов, обращенных к нему лично. Я полагаю, что именно в Лукьянове — разгадка того, почему руководство ГКЧП не отдало приказ о разгроме нашего сопротивления, а вовсе не в некой мифической «нерешительности», «слабоволии», «отсутствии твердости» членов ГКЧП — о чем до сегодняшнего дня легкомысленно утверждают почти все, кто берется рассуждать на тему августовских событий 1991-го. Во всяком случае, полагаю, что в числе многих причин, которые заставили отказаться от проведения операции «Гром», одна из них — в Лукьянове.