— Не больше, чем обычно, — ответил Линли. — Но нужно сказать, что в лице Уинстона Хильер получил вовсе не того пай-мальчика, на которого рассчитывал.

— А вот это приятно, — заметила Барбара.

— В какой-то степени да.

Он смотрел на нее внимательно. Между ними повисло молчание, и Барбара отвернулась, притворившись, будто нужно срочно оторвать катышек от рукава застиранного свитера. Хотя один оторванный катышек из тысячи не сделает свитер лучше.

— Барбара, — наконец снова заговорил Линли, — может, нам следует кое-что изменить.

Она подняла на него взгляд:

— Что?

— Думаю, вы сами знаете. Вам не кажется, что вы сможете быстрее продвинуться по службе, если будете работать с кем-нибудь… с человеком, который умеет ладить с начальством?

— С кем же это? С Джоном Стюартом? Вот это была бы та еще команда!

— Ну а с Макферсоном? Или с Филиппом Хэйлом? Даже если вы просто перейдете отсюда, скажем, в какой-нибудь участок, это было бы полезнее для вас. Потому что до тех пор, пока вы находитесь под моим началом — и под началом Хильера, — а Уэбберли уже не может защитить ни вас, ни меня…

Он жестом предложил Барбаре закончить фразу самостоятельно. Но она не собиралась этого делать. Повесив сумку на плечо, она двинулась в сторону оперативного центра.

— Ничего менять не собираюсь, — сказала она на ходу. — Потому что, несмотря на все свои закидоны, я знаю, что важно, а что нет.

— И что же?

Она задержалась у двери, ведущей в коридор, чтобы ответить Линли его же словами:

— Думаю, вы сами знаете, сэр. Приятного вечера. А мне сегодня еще надо поработать.

Он мысленно нарисовал перед Собою тело, лежащее на полу, распятое ремнями. Оно было беззвучно, но не безжизненно, и, когда чувства вернулись к нему, вместе с ними пришло и понимание: оно во власти силы, от которой не убежать. И тогда страх снизошел на тело под видом гнева, и в присутствии его страха сердце Фу выросло. Кровь наполнила Его мускулы, и Он вознесся над Собой. То был экстаз, который приходит только от знания, что Ты есть бог.

Испытав такой экстаз один раз, Он хотел повторить его. Однажды осознав, кем Он на самом деле является, и вырвавшись из своего кокона, Фу не мог существовать как прежде. Это осталось с Ним и в Нем навсегда.

После того как умер первый мальчик, Он пытался удержать испытанные ощущения как можно дольше. Снова и снова Он помещал Себя в темноту и там медленно проживал заново каждый миг, который вел Его от выбора к приговору, от приговора — к признанию, затем к наказанию и наконец к освобождению. Но все же невыразимая экзальтация реального эпизода потускнела, как тускнеет все в этом мире. Чтобы вернуть ее, у Него была лишь единственная возможность — сделать новый выбор, совершить все сначала.

Он говорил Себе, что не таков, как другие до Него — свиньи вроде Брейди, Сатклиффа и Уэста. Все они — искатели дешевого кайфа, хладнокровные убийцы, которые набрасывались на беззащитных, на тех, кто попадется под руку, лишь бы получить удовольствие. Они на весь мир заявляли о своей незначительности поступками, которые мир вряд ли забудет.

Но в случае с Фу все иначе. Не для Него все эти невинные дети, пешеходы, наугад схваченные с тротуара, девицы, путешествующие автостопом и принявшие роковое решение сесть в машину к мужчине и его жене…

Для тех убийц все сводилось к обладанию, внушению ужаса и лишению жизни. Но Фу шел иным путем, и именно поэтому Ему так трудно справиться с нынешним состоянием. Будь Он таким же, как те свиньи, то сейчас был бы почти спокоен: нужно лишь выйти на улицу, и через несколько часов… снова экстаз. Поскольку Он таким не был, Фу искал темноты как средства получить облегчение.

Однако, оказавшись там, Он почуял вторжение. Он сделал вдох и задержал дыхание, все органы Его чувств напряглись, внимая. Он слушал. Он думал о невозможном. Но нельзя было не понять, что говорит Ему Его тело.

Он разогнал тьму. Он искал свидетельства. Свет был приглушенным, как Ему нравится, но достаточно сильным, чтобы показать Ему: здесь нет явных признаков вторжения. И все-таки Он знал. Он научился доверять кончикам нервов у Себя на затылке, а они нашептывали Ему: «Осторожно!»

Под стулом на полу — брошенная книга. Журнал с мятой обложкой. Небрежно сложенная стопка газет. Слова. Слова. Слова на словах. И каждое из них говорит, каждое обвиняет. Червь, хором внушают они Ему. Здесь, здесь.

Ковчежец, вдруг дошло до Него. Вот что он искал. Потому что только через ковчежец червь сможет снова с Ним заговорить. И то, что он скажет…

«Только попробуй сказать, что ты забыла купить соус, корова старая. О чем тебе еще думать целый день?»

«Дорогой, пожалуйста. Мальчик…»

«Ты смеешь мне указывать, что делать? А ну выметай отсюда свою задницу, пошла в магазин за соусом! И оставь мальчишку. Я сказал, оставь его! У тебя что, не только мозга нет, но и ушей?»

«Прошу тебя, дорогой…»

Как будто интонации и слова могли что-то изменить для того, кто ходит как тень и перепуган до тошноты. А все это еще может вернуться, если Он утратит урну и ее содержимое.

Но нет: Он увидел, что ковчежец стоит там, где Он его оставил, — в тайном месте, которое на самом деле вовсе не было тайным. И когда Он трепетно снял крышку, то обнаружил, что содержимое кажется непотревоженным. И даже содержимое внутри содержимого — тщательно захороненное, оберегаемое, сокровенное — лежит как было. По крайней мере, так кажется.

Он подошел к стопке газет. Нагнулся над ними, но они говорили Ему только о том, что и так было доступно Его взгляду: человек в африканском костюме, заголовок, оповещающий о «горе приемного отца», и статья под ним, раскрывающая это горе в деталях. И дальше: все тела найдены, между ними определена связь, наконец-то до них дошло, что это работа серийного убийцы.

Фу почувствовал, как Его тело расслабляется. Фу почувствовал тепло в ладонях, а тошнота внутри стала отступать, когда Он перебирал листы таблоидов. Возможно, Он сможет обойтись ими.

Он сел. Подтянул всю стопку к Себе, как Санта-Клаус, обнимающий дитя. Как странно, думал Он, что только с последним мальчиком — лживым, отрицающим и обвиняющим Шоном, который утратил право на искупление и освобождение, так как упрямо отказывался признать вину, — только с ним полицейским удалось понять, что они имеют дело с кем-то превосходящим всех и вся, с кем они когда-либо сталкивались. Он оставлял для них подсказки с самого начала, но они закрывали глаза. Но теперь они знают. Знают не Его цель, разумеется, но сам факт Его существования как единственной и единичной силы возмездия. Всегда на шаг впереди тех, кто Его преследует. Верховный и всевышний.

Он вытащил последний номер «Ивнинг стандард» и отложил его в сторону. Потом Он перебрал всю стопку, пока не нашел «Миррор», где был напечатан снимок туннеля — того самого, где Он оставил последнее тело. Он опустил ладони на фотографию и перевел взгляд на другие снимки на той же странице. Копы. Кто, как не они. И один из них назван по имени, так что теперь Он знает, кто желает помешать Его планам, кто направляет все силы — бесплодно — на то, чтобы остановить Его движение по выбранному пути. Линли, суперинтендант полиции. Запомнить это имя будет нетрудно.