То есть Алексеев вошел в доверительные отношения с заговорщиками Рузским и Брусиловым?

С. Мельгунов писал, что председатель Земского союза Г. Е. Львов, будущий глава первого состава Временного правительства, тоже ездил в Крым на свидание с Алексеевым, но генерал отказался от всяких политических разговоров и его не принял.

Нет, на заговорщика Алексеев все-таки не был похож.

Протопресвитер Георгий Шавельский, долгое время служивший в Ставке, высоко отзывался о моральных качествах Алексеева: «Находились люди, которые, особенно после революции, решались обвинять Алексеева и в неискренности, и в честолюбивых замыслах, и в своекорыстии, и чуть ли не в вероломстве. После семнадцатилетнего знакомства с генералом Алексеевым у меня сложилось совершенно определенное представление о нем. Михаил Васильевич, как и каждый человек, мог ошибаться, — но он не мог лгать, хитрить и еще более ставить личный интерес выше государственной пользы. Корыстолюбие, честолюбие и славолюбие были совсем чужды ему».

Все верно, генерал-адъютант был выдающимся военным специалистом, христианином, бессребреником.

И если бы не революция… Именно в ней заключалась роковая проблема.

В общем, поздней ночью начальник штаба Алексеев внял посланию председателя Временного комитета Государственной думы.

«Генерал Алексеев примкнул к этому мнению», — проинформировал 1 марта Родзянко членов Временного комитета[272].

Это как будто еще не поддержка переворота, но какое-то движение в ту сторону.

Впоследствии М. де Ноблемонт в брошюре «Какая причина толкнула Генерал-Адъютанта Алексеева предать своего Императора?» так объяснил его решение: он боялся, что в случае подавления бунта начнется следствие и обнаружатся его связи с Гучковым и другими заговорщиками[273].

За псевдонимом «де Ноблемонт» скрывался Георгий Александрович Эдельберт, харьковский помещик, поручик из контрразведки белогвардейской Добровольческой армии.

Далее события разворачивались так. Копия успокоительной телеграммы, адресованной «диктатору» генералу Иванову, ночью 1 марта была разослана всем командующим фронтами.

Тогда же царский поезд повернул на Псков, так как были получены сведения о блокировании путей на столицу революционными войсками. В Пскове располагался штаб Северного фронта. Прибыв туда, император оказался под опекой генерал-адъютанта Н. В. Рузского, который, как вскоре выяснилось, уже определился в отношении сотрудничества с Временным комитетом.

1 марта в 15 часов 58 минут генерал Алексеев направил царю в Псков телеграмму, в которой впервые со всей определенностью указывал императору, как следует действовать.

В первой части телеграммы выражена забота о состоянии армии.

«Беспорядки в Москве, без всякого сомнения, перекинутся в другие большие центры России, и будет окончательно расстроено и без того неудовлетворительное функционирование железных дорог. А так как армия почти ничего не имеет в своих базисных магазинах и живет только подвозом, то нарушение правильного функционирования тыла будет для армии гибельно, в ней начнется голод и возможны беспорядки. Революция в России, а последняя неминуема, раз начнутся беспорядки в тылу, — знаменует собой позорное окончание войны со всеми тяжелыми для России последствиями. Армия слишком тесно связана с жизнью тыла, и с уверенностью можно сказать, что волнения в тылу вызовут таковые же в армии. Требовать от армии, чтобы она спокойно сражалась, когда в тылу идет революция, невозможно.

Нынешний молодой состав армии и офицерский состав, в среде которого громадный процент призванных из запаса и произведенных в офицеры из высших учебных заведений, не дает никаких оснований считать, что армия не будет реагировать на то, что будет происходить в России. Мой верноподданнический долг и долг присяги обязывает меня все это доложить Вашему Императорскому Величеству. Пока не поздно, необходимо принять меры к успокоению населения и восстановить нормальную жизнь в стране».

А вот — прямое давление на царя и возражение против применения силы: «Подавление беспорядков силою, при нынешних условиях, опасно и приведет Россию и армию к гибели. Пока Государственная Дума старается водворить возможный порядок, но если от Вашего Императорского Величества не последует акта, способствующего общему успокоению, власть завтра же перейдет в руки крайних элементов и Россия переживет все ужасы революции. Умоляю Ваше Величество, ради спасения России и династии, поставить во главе правительства лицо, которому бы верила Россия и поручить ему образовать кабинет.

В настоящее время это единственное спасение. Медлить невозможно и необходимо это провести безотлагательно.

Докладывающие Вашему Величеству противное бессознательно и преступно ведут Россию к гибели и позору и создают опасность для династии Вашего Императорского Величества. 1847. Генерал-адъютант Алексеев».

Генерал Спиридович: «Государь долго не ложился спать. Было около пяти часов утра, когда Государь дал для отправки генералу Алексееву, в Ставку, следующую телеграмму: „Можно объявить представленный манифест, пометив его Псковом. НИКОЛАЙ“.

В тот вечер Государь был побежден. Рузский сломил измученного, издерганного морально Государя, не находившего в те дни около себя серьезной поддержки.

Государь сдал морально. Он уступил силе, напористости, грубости, дошедшей в один момент до топания ногами и до стучания рукою по столу.

Об этой грубости Государь говорил с горечью позже своей Августейшей матушке и не мог забыть ее даже в Тобольске. (Об этом случае вдовствующая Императрица Мария Федоровна говорила графине Воронцовой-Дашковой, графу Гендрикову, князю Долгорукову, графу Д. Шереметеву. Трое последних лично передавали это автору настоящих строк. Граф Гендриков писал о том в журнале „Двуглавый Орел“. № 29.)

Уступив Рузскому и Алексееву, Государь как бы признал свою ошибку в прошлом и тем уронил в их глазах свой авторитет правителя и самодержца. Почва для утренней атаки на Государя была подготовлена».

2 марта (15-го по новому стилю) в 3 часа 20 минут ночи генерал Рузский вступил в решающий разговор с Родзянко (по телеграфному аппарату Юза), который длился около двух часов и привел к роковым решениям.

Рузский сообщил, что «Его Величество выразил окончательное решение — дать ответственное перед законодательными палатами министерство с поручением вам образовать кабинет».

Родзянко воспринял эту информацию, которая несколько дней назад была бы сенсационной, без всякой радости. Он ответил, что «…войска окончательно деморализованы, идет одна из страшнейших революций, ненависть к Государыне Императрице дошла до крайних пределов». Выход только один: «династический вопрос поставлен ребром».