Сергей обомлел. Прямо на него бежал Меркулов. Щёки казались странно припухшими.

— Василий Иванович! — закричал он изо всех сил, хватая бегущего за руку. Мужчина остановился, ошалело глядя на своего знакомого.

Вдруг Сергей замер:

— Не давит? — палец уткнулся в орден, оттягивающий рубаху Меркулова. — Всё-таки прочли… Так хотя бы поняли? Поняли, как легко такое может случиться! Как легко можно попасть к ним!

Его встретил длинный усталый взгляд.

Зал притих. Все, повернув головы, выжидали. Лишь немногие с удивлением смотрели на красностёклого, который уже медленно поднимал левую руку, обнажив знакомую татуировку. Толпа загудела:

«Если ты не пахнешь серой,

Значит, ты не нашей веры…

Значит, ты не нашей веры…»

Игры в невидимку закончились. Выход был только один. Сергей набрал в легкие воздуха, и, разливаясь под сводами амфитеатра, отчаянный крик вырвался наружу:

Хельма-а-а-а-а! Хельма-а-а-а!»

Священник отложил листки.

— Это всё случилось в одну ночь?

— Нет, батюшка, башню я увидел через день. После того как прогнал того…

— Может, вы видите то, что решаете написать? Такое встречается.

— Сначала вижу. Даже не вижу, — поправился молодой человек, — сначала происходит. Я понимаю, вам трудно поверить, но остаются следы, там… пыль у камина, и в прошлые ночи… Вот и жена стала догадываться. Не думайте, я не болен, — словно спохватившись, произнёс он.

— Я верю вам. Вы правильно сделали, что пришли сюда. Это как раз наше дело. И не бойтесь ничего. Они не могут навредить человеку без его воли.

— Боюсь, батюшка, боюсь. Я ведь чувствую, что теряю волю в какие-то моменты происходящего… Становлюсь немощным, как они и обещают.

— Давайте поступим так, — отец Тихон задумался. — В пятницу, через три дня, здесь будет на службе один старый священник, протоиерей, с Лавры. Человек известный в церковных кругах. Подходите ко второй литургии. Я постараюсь переговорить с ним. А сейчас ступайте и не бойтесь.

Сергей остолбенел.

— Я уже писал об этом… — выдавил он, роясь в маленьком портфеле. В руках появилась сшивка. — Вот… вот, послушайте, — и затараторил: — «Знаете, в пятницу, после обеда, здесь будет один священник. По-моему, это тот, кто вам нужен.

Три мучительных дня до пятницы, казалось, тянулись бесконечно. «Бесконечности» им добавляло постоянное ожидание, что такоеповторится вновь.

Священник был очень стар. Стар настолько, что это расстроило Сергея. Из боковой двери алтаря его вывели под руки два молодых инока и усадили на принесённый стул. Руки того подрагивали. Да понимает ли он что-нибудь, — сомнение усилилось. Сергей сделал шаг вперёд. Неожиданно священник посмотрел ему в глаза.

— Батюшка… — начал мужчина.

— Мне рассказали про вашу беду, — вдруг тихо проговорил тот. — Не всё, не всё, чадо, что предлагают, читать надобно. Просто так они вас не отпустят.

С этими словами он дрожащей рукой достал из рясы небольшую шкатулку, раскрыл её и подал Сергею крестик на золотистой веревочке. Крестик был необычный, не похожий на православный — очень маленький, с равными и странно широкими крыльями лучей.

— Это греческий крест. Когда-то он помог мне. Возьмите. — Священник замолчал, вспоминая о чём-то. — Тогда я был совсем молод, на Халкидике местные монахи рассказывали мне о подобном случае. Правда, человек не вернулся оттуда. Сгинул.

Сергей зажал крест в кулаке. И тут он мог поклясться, что ясно почувствовал, как горячая волна, мягко прокатившись по руке, разлилась тёплым и нежным светом в его груди. Сознание поплыло. Секунда, и он с усилием уже взял себя в руки.

— Но помните, — голос старца совсем ослабел, — всё-таки главное зависит от вас. Мне для этого пришлось уйти в монастырь. Уберег Господь… Господь милостив, — и, сделав жест рукой инокам, опираясь на них и бормоча: «Беда-то, беда-то какая…», проследовал к двери. У самого алтаря он вдруг обернулся…»

— Понимаете, это уже было со мной, — Сергей с отчаянием посмотрел на отца Тихона. — Да вот и крест… тот. — Он быстро расстегнул рубашку… и обомлел: креста на груди не было. — И еще… — совсем растерявшись, пробормотал мужчина, — еще… за свободу ли, отец мой, человека изгнали из рая?

Батюшка как-то странно посмотрел на него.

— Всё-таки приходите, — тихо сказал он и, вздохнув, трижды перекрестил молодого человека.

«Всё сошлось в одну точку», — подумалось Сергею.

— Николай Степаныч? Зря вы, коллега. Безобиден… А что женщины? Все хотят лечь под такие деньги. Конечно, тема «Они Дали» попала на полотно. Но художник явно польстил себе. Демоническое буйство второго там, за пропастью, далеко. Не дотянул. И прямо скажу, к счастью. А вот путаницы… В рай по золотой лестнице и вниз — не случайно. Наклонна дорога в другое место. Замените слово, и краски отразят правильность замысла. Пусть незамеченного художником. Но зовущего! Обязательная дисгармония либо с названием, либо с духом. Всякие там «Неумолимость лёгкости бытия», «Лёгкость бытия без бремени утрат». Библию держал, но не раскрыл. Стеснение души — вот постоянное ощущение от просмотра. Не прослезишься. Почти везде заметна небрежность — верный спутник плодовитости. Кроме портретов. «Сильных». Так и понятно. Кто ж устоит! Да и… не первый. А ещё, — говоривший придвинул стакан и засмеялся, — знаете, что есть «начало духовного в мире небесного»? — Обнажённая женская грудь! А вы — Евангелия! Евангелия! — И под тихое журчание текущей по стеклу жидкости добавил: — Вот и вся «духовность». Незамысловато, но не грех, не грех, милейший.

— А вы даже как-то добродушно…

— Имею основания… Выпьем, что ли? — Первый склонился над газетой.

— Я уж и надежду потерял.

— Эт зря. Вот, одни зовут к свету, другие тянут во тьму, а этот — никуда. К свету — не знает как. Во тьму боится. И, надо сказать, правильно… От христианства далек. Но и демонического нет. Ну, не Скрябин. Значит, надежда есть. Просто манкирует способностью превращать ремесло в золото. Опять же, не грех! Ну, разменял талант, так ведь на существенное!

— Совсем запутали, коллега. Непонятно. Те к свободе, а он…

— Украшает её экзотикой. Что ж непонятного? Стоит, стоит старый воин перед ним до сих пор. Надеется разглядеть. Верит, что не время опечалиться навсегда. Ждет. — Первый помолчал и бодро добавил:

— Но и даже это не помешает нам выпить!

— Тогда уж за то, чтобы труд Сизифа «Между светом и тьмой» о художнике перестал быть, наконец, легендой. Пока же отстаньте от него, господа!

(Из разговора двух интеллигентных пьяниц)