Сначала я подумал, что она мертва. Голое тело ее, скрюченное, с подтянутыми к груди тонкими ногами, лежало на боку, лицо было скрыто под грязными, свалявшимися волосами, а руки крепко ухватили колени. В такой позе мы обычно находили скелеты людей, захороненных в высоких травянистых курганах.

— Нимуэ? — Мне пришлось встать на четвереньки, чтобы проползти последние несколько футов к неподвижному телу. — Нимуэ!

Имя ее застряло у меня в горле, потому что я теперь окончательно уверился, что она мертва. Но вдруг я увидел, как ребра ее едва заметно поднимаются и опускаются. Она дышала, но оставалась неподвижной. Я положил на землю Хьюэлбейн, протянул руку и коснулся ее ледяного белого плеча.

— Нимуэ?

Она прыгнула на меня, шипя по-змеиному, оскалив зубы. Пустая глазница зияла багровой раной, а единственный глаз закатился так, что виден был лишь вывороченный белок. Она попыталась укусить меня, расцарапать лицо когтями, осыпала невнятными проклятиями и в бессилии рвалась и плевалась.

— Нимуэ! — завопил я.

Она билась у меня в руках, щелкала зубами, как хищный зверек.

— Нимуэ!

Она вскрикнула и вцепилась когтистой рукой мне в горло с невероятной силой безумного человека. Пальцы ее сомкнулись, я стал задыхаться, и тут в моем воспаленном мозгу мелькнула спасительная мысль. Не обращая внимания на боль, я схватил ее левую руку, прижал свой шрам к шраму на ладони Нимуэ и замер не двигаясь.

Медленно, медленно ослабевала хватка на моем горле. Медленно, медленно выскальзывал зрачок ее здорового глаза из-под воспаленного века. И сквозь этот осмысленный взгляд ко мне устремилась ее чистая, так любимая мною душа. Нимуэ обмякла и заплакала.

— Нимуэ, — тихо сказал я.

Она обвила мою шею руками и прижалась всем телом. Теперь она плакала навзрыд, задыхаясь, всхлипывая и вздымая худенькие ребра. Я гладил Нимуэ и шептал ее имя.

Рыдания постепенно утихли, но еще долго она не могла разжать руки и буквально висела на моей шее. Потом я почувствовал, как она отстранилась.

— Где Мерлин? — спросила Нимуэ тоненьким детским голоском.

— Он в Британии, — ответил я.

— Тогда нам надо идти. — Она расцепила руки и уселась на корточки, глядя мне в лицо. — Я мечтала о том, чтобы ты пришел, — прошептала она.

— Я люблю тебя.

Слова эти вырвались сами собой, и это была правда.

— Вот почему ты пришел, — протянула она.

— У тебя есть одежда? — спросил я.

— Твой плащ. Больше мне ничего и не надо.

Я выполз из пещеры, вложил в ножны Хьюэлбейн и обернул своим плащом ее слабое, дрожащее тело. Она просунула руки сквозь прорехи в толстой шерстяной ткани, и мы, рука в руке, двинулись мимо костей и черепов и взобрались на холм, где стояли и глазели на нас издали существа морского народа. Они расступились, и мы стали спускаться по восточному склону. Нимуэ молчала. Ее безумие улетучилось в тот самый момент, когда наши шрамы соприкоснулись, но она все еще была ужасно слаба. Я поддерживал ее на крутых спусках и поворотах тропинки. Мы прошли мимо пещер отшельников, но никто не выполз наружу. Возможно, они спали, или боги наслали на Остров оцепенение, пока мы шли по дороге на север, удаляясь от скопища несчастных мертвых душ.

Солнце поднялось. Теперь я мог хорошенько разглядеть спутанные, грязные, кишащие вшами волосы Нимуэ, ее заскорузлую кожу и ужасную пустую глазницу. Золотой глаз она потеряла. Она была такой слабой, что едва передвигала ноги, и, когда мы спустились с холма к насыпной дороге, я взял ее на руки. Она была легче малого ребенка.

— Ты слаба, — сказал я.

— Я родилась слабой, Дерфель, — промолвила она, — но жизнь понуждала меня притворяться сильной.

— Тебе надо немного отдохнуть, — сказал я.

— Знаю.

Она приникла головой к моей груди и, кажется, единственный раз в жизни открыто позволяла заботиться о себе.

Я понес ее по насыпной дороге к первой стене. Слева от нас море билось о скалы, а дальше блестела на солнце спокойная вода закрытой бухты. Я не думал сейчас, как мы пробьемся через заслон стражников, а только знал, что должен вынести Нимуэ с Острова, потому что так распорядилась судьба, и я был посланцем и орудием этой судьбы. Боги помогут мне, когда я достигну последней черты.

Я пронес Нимуэ сквозь среднюю стену с ее рядами черепов и направился в сторону освещенных утренним солнцем зеленых холмов Думнонии. Над последней гладко отесанной стеной высился одинокий силуэт копьеносца, и я предположил, что остальные уже гребут к Острову через пролив, чтобы преградить мне путь с моря. Потом я разглядел еще несколько стражников, скопившихся на прибрежной галечной отмели, поджидая меня со стороны суши. «Если мне придется убивать, — ожесточенно думал я, — что ж, стану убивать. Меня ведет воля богов, и Хьюэлбейн будет карать тех, кто посмеет остановить нас».

Я еще не успел дойти до последней стены с легкой живой ношей на руках, как ворота, отделявшие жизнь от смерти, стали медленно, со скрипом открываться. Я уже ожидал увидеть капитана стражников с его ржавым копьем, но вместо него появились Галахад и Каван. Они ждали меня с обнаженными мечами и боевыми щитами в руках.

— Мы шли за тобой, — сказал Галахад.

— Бедвин послал нас, — добавил Каван.

Я прикрыл встрепанные волосы Нимуэ полой плаща, чтобы мои друзья не видели, во что она превратилась. Нимуэ прижалась ко мне, пытаясь спрятаться от их взглядов. Галахад и Каван привели моих людей, которые заняли паром и, подняв копья, удерживали стражников Острова в отдалении.

— Мы бы отправились сегодня искать тебя там, — сказал Галахад и перекрестился, боязливо глядя на уходившую в глубь Острова насыпную дорогу. Потом он внимательно вгляделся в меня, будто опасался, что я вернулся оттуда другим человеком.

— Я должен был догадаться, что ты придешь, — сказал я.

— Да, — кивнул Галахад, — должен был.

В его глазах стояли слезы, светлые слезы радости.

Мы переплыли пролив, и я понес Нимуэ вдоль дороги черепов к пиршественному залу, где увидел человека, нагружавшего солью телегу и собиравшегося отправиться в Дурноварию. Положив Нимуэ на прикрытый полотнищем груз, я пошел за скрипящей телегой, которая не спеша катилась на север в сторону города. Я вынес Нимуэ с Острова Смерти сюда, на землю войны.

Я отвел Нимуэ на отдаленную ферму Гиллад, но заняли мы не большой дом, а заброшенную пастушью хижину, где нас никто не мог потревожить. Прежде чем накормить несчастную горячим бульоном и молоком, я вымыл ее всю с ног до головы, отскоблил каждый дюйм худенького тела. Вымытые волосы я старательно и осторожно расчесал костяным гребнем. Они были так спутаны, что пришлось отрезать некоторые пряди. Теперь из прямых влажных волос нетрудно было вычесать вшей, а после этого я ополоснул Нимуэ чистой водой и завернул в большое шерстяное одеяло. Она терпела всю эту долгую процедуру, как маленький послушный ребенок. Сняв с огня кипевший бульон, я заставил ее поесть, пока сам мылся и вылавливал вшей, которых набрался от нее.