«Хм.» — Торн пробормотал и принял кофе, который она протянула ему, беспокоясь о его эмоциях, пока его мать не заговорила.

— Садись, Торн. Мы действительно должны обсудить, что вы со Стефани хотели бы на своей свадьбе. У нас не так много времени на планирование».

С расширившимися от ужаса глазами Торн взглянула на Дэни в поисках помощи, но она ухмыльнулась и сказала: «Да, Торн. Мы должны обсудить свадьбу. Стефани упомянула, когда я встала, что твоя мать сделала ей предложение перед тем, как они уехали.

«Что?» — выдохнул он, его испуганный взгляд переместился на мать.

— О, не сердись, — равнодушно сказала его мать. — Я просто сказала ей, что знаю, что ты сделаешь ей предложение, и отдала ей семейное кольцо, чтобы тебе не пришлось. Ну ты знаешь- то.

Торн знал. Это была семейная реликвия, передававшаяся из поколения в поколение. Его дедушка, однако, отказался отдать его матери, когда она попросила его, когда собиралась выйти замуж за Рэмси Дресслера, из-за чего она была расстроена, и решила сбежать с этим человеком. Однако перед отъездом в Канаду она сказала Торну, что рада, что ей не пришлось отдавать его в качестве обручального кольца Дресслеру. Что это запятнало бы его, и она хотела, чтобы он подарил его своей будущей невесте.

В то время он думал, что его мать говорит о возможной будущей невесте, которую он может встретить, когда они переедут на материк после ампутации его крыльев. Теперь он знал лучше. Одна из вещей, которые Стефани рассказала ему в их общем сне, заключалась в том, что его мать знала, что они спутники жизни, еще до того, как они встретились, и что вся поездка и операция были всего лишь аферой, чтобы свести их вместе.

Боже мой, понял он сейчас. По сути, его мать сделала Стефани предложение за него. Она даже подарила ей проклятое кольцо. Покачав головой, он отнес свой кофе на остров и сел ждать Стефани. . которая теперь, по-видимому, была его невестой, была ли она готова к этому или нет. Боже, он надеялся, что она не возненавидит его за это.

— Теперь, когда ты обручена с Торном…

— Я не помолвлена с Торном, — выдохнула Стефани, оторвав взгляд от кольца, на которое она смотрела, и хмуро посмотрела на Люциана.

«Вы спутники жизни. У тебя есть кольцо. Ты помолвлена, — сказал Люциан, как будто это было так просто.

— Его мать дала мне кольцо, — пробормотала Стефани, снова переводя взгляд на красивое кольцо, которое мать Торна надела на ее безымянный палец левой руки. Оно было очень красивое, кроваво-красный рубин с блестящими маленькими бриллиантами вокруг него. Ей понравилось.

— Она также сделала тебе предложение, — сказал Люциан, и она была уверена, что уловила намек на смех в его голосе.

Вздохнув, она откинулась на спинку сиденья. — Поэтому ты настоял, чтобы я пошла за завтраком вместо Брикера? Так ты мог бы посмеяться надо мной?

— Я не смеюсь над тобой, — сказал он тотчас же, а потом прибавил: — А впрочем, я смеюсь над тобой. Внутри.»

Стефани нахмурилась, но не очень удачно. Губы ее то и дело пытались изогнуться от удовольствия, а в груди булькал смех. Ситуация была такая нелепая. Только ей могла сделать предложение мать мужчины, а не сам мужчина. Боже мой, такими темпами она выйдет замуж, не зная…

— Я не могу выйти замуж за Торна, — резко заявила она. «Мне нужно понять, почему моя способность слышать мысли людей продолжает то появляться, то исчезать. Я знаю, ты не думаешь, что я стану бесклыкастой, но я не рискну выйти замуж за Торна и втянуть его в свои проблемы, пока не узнаю наверняка.

«Хм.» — Люциан торжественно кивнул, глядя на дорогу впереди. — Я так и думал.

Стефани взглянула на него с любопытством, но вместо того, чтобы спросить, что это значит, она сказала: «Обычно ты заставляешь Брикера или Андерса или кого-то еще, а не делаешь это сам. Почему я сейчас не за рулем? Это потому что я женщина? Ты сексист, когда дело доходит до вождения, Люциан?

— Вовсе нет, — заверил он ее, почему-то взглянув на приборную панель. Он много раз делал это с тех пор, как они покинули дом, подумала Стефани. Проверял ли он спидометр или что-то еще на цифровом дисплее и это привлекало его внимание?

«Что-?» — Стефани начала, а затем вскрикнула от шока, когда звук взорвался в ее голове. Голоса, голоса, голоса. Плачь, смех, крик, болтовня. Голоса всех мастей хлынули в ее голову, как вода через разбитую стену.

— Голоса вернулись, — сказал Люциан, и, хотя она едва могла слышать его из-за шума, заполнявшего ее разум, Стефани подумала, что его голос звучал странно удовлетворенным. Однако в тот момент, когда она подвергалась нападению, у нее даже не было возможности задуматься об этом.

— Не забывай дышать, Стефани, — спокойно сказал Люциан. «Глубокие вдохи. Пусть шум течет над тобой и дыши».

Стефани глубоко вдохнула, задержала дыхание на секунду, а затем выдохнула, только чтобы сделать еще один вдох. Как и прежде, глубокие вдохи помогли, и паника внутри нее начала медленно отступать.

«Хорошо. Твой пульс замедляется. Ты успокаиваешься, — сказал Люциан через минуту. — «Теперь отодвинь голоса назад. Позволь им течь над тобой и отодвинь их на задний план, чтобы ты могла мыслить более ясно и слушать меня без их вмешательства».

Стефани последовала его инструкциям, как и в прошлый раз, и попыталась сосредоточиться на его голосе, когда он начал рассказывать ей о своих планах относительно изгоев Дресслера. Он уже созвал других членов Совета и договорился, чтобы они встретились в доме Силовиков этой ночью, чтобы судить изгоев и определить их будущее или его отсутствие. По беглому чтению их мыслей, когда они загружали людей, он подозревал, что почти всех их придется усыпить, за исключением горстки тех, кто был обращен в последний момент, был обращен неохотно и еще никому не причинил вреда. Которые — даже в разгар сражения — целились в сторону от охотников и с радостью сдались, не причинив никому вреда.

Стефани обнаружила, что сосредоточенность на его словах облегчает восприятие голосов в ее голове, поэтому ей стало жаль, когда он внезапно объявил: «Приехали. Я пойду и возьму еды. Жди здесь.

Стефани кивнула и постаралась не скривиться. Ей было легче переносить голоса, когда он говорил. Без него у нее не было ничего, что могло бы отвлечь ее, и ей пришлось заново учиться закрывать дверь между голосами и разумом, чтобы снизить его до