— Пора возвращаться домой, пора в Македонию. Что нам еще делать здесь, на краю земли? Надо уходить отсюда, пока еще нас носят ноги. Что мы найдем здесь — богатство?

— Да, нечего сказать, мы сильно разбогатели, победив весь мир! Что было — сожгли. Что осталось — износили. Поглядите друг на друга — как роскошно мы одеты!

Они горько смеялись, показывая свои рваные одежды, изношенные в битвах. Их македонские плащи превратились в лохмотья. Чтобы укрыться от холода, от снега, от дождей, они добывали какое-нибудь азиатское платье, а когда изнашивалось и оно, сооружали себе одежду из разных кусков…

И все чаще вздыхали:

— О Македония!

В это время царь объявил, чтобы войско готовилось к походу. Они пойдут дальше через реку Гифасис до Ганга.

И тут, впервые за все время тяжелого пути, войско громко зароптало. Военачальники один за другим стали являться к царю:

— Царь, воины отказываются идти дальше. Хотят домой.

— Как! — Александр был возмущен. — Даже если я сам поведу их?

— Да, царь. Даже если ты сам пойдешь рядом с ними. Они говорят, что больше не могут следовать за тобой. Ходят слухи, которые пугают их. Рассказывают, что река Ганг в тридцать две стадии шириной, а глубиной в сто оргий[62], — у них не хватит сил переправиться через такую реку. Рассказывают, что на том берегу Ганга стоит огромное войско, так что и земли под ним не видно, тысячи боевых колесниц, тысячи боевых слонов… А у наших воинов больше нет сил.

Александр отпустил военачальников. Он глубоко и тяжко задумался. Все рушится. Все гибнет. Если он не перейдет Ганга и повернет назад уже у самой цели, все, что он сделал, чего добился несказанными трудами, превратится в ничто. Ведь он так и не дошел до Океана[63], до конца Ойкумены! Нет, это невозможно. Быть так близко от свершения мечты его жизни — и, не достигнув ее, уйти!

Нет, он сам поговорит с воинами. Сколько раз уже было так: войско падало духом и Александр своим красноречием снова поднимал воинов и в битвы, и в походы.

Он приказал созвать военачальников всего войска. Они явились один за другим — командиры конницы, командиры фаланг… Сквозь шум и гул ливня они входили в шатер и сбрасывали тяжелые, мокрые плащи у входа, — македоняне, персы, бактрийцы, согды, агрианы… Все они были хмуры и озабоченны.

Александр встал перед ними. На его откинутых со лба кудрях светилась царская диадема.

— Я вижу, македоняне и союзники, — сказал он, — что не с прежним боевым настроением пойдете вы со мной на опасную войну. Я и созвал вас, чтобы убедить вас идти со мной дальше или убедиться вашими доводами и повернуть обратно.

Если вы считаете, что все труды, понесенные нами, были напрасными и я, ваш полководец, заслуживаю только порицания, то мне сказать вам больше нечего. Но если вы вспомните, что мы добыли и побережье Срединного моря, и Египет, и Вавилон, и все азиатское царство персов и мидян и что Инд протекает теперь по нашей земле, то убедитесь, что сделано нами не мало.

И теперь, когда осталось только перейти Гифасис и дойти до Ганга, за которым уже близок и край Ойкумены, вы остановились. Если бы я сложил на вас все труды и опасности, а сам бы их и знать не знал! Но ведь труды и опасности я делю наравне с вами, и награды предоставлены всем… А когда мы вернемся отсюда в Азию, то, клянусь Зевсом, я отмерю каждому добра не по его чаяниям, а сверх, с избытком. И тех, кто пожелает вернуться домой, я отошлю в родную землю или отведу их сам. А тех, кто останется, я награжу так, что ушедшие будут им завидовать!

Речь Александра была горячей, взволнованной; в ней звучало в полный голос его страстное желание увлечь своих воинов дальше, чтобы закончить поход, как он задумал. Он ждал, что сейчас они закричат, чтобы он вел их к Гангу, что они пойдут за ним, за своим царем, всюду, куда он их поведет!.. Но военачальники стояли, понурив головы. Только шум ливня за стенами шатра был ему ответом. Александр ждал, все еще надеясь.

— Я жду. Что же вы молчите? Если у вас есть возражения — выскажите их!

Молчание.

— Я жду. Я хочу выслушать вас.

Молчание.

Наконец поднялся военачальник Кен. Он так же, как и все, боялся противоречить царю. Но не хотел и обманывать его ложной покорностью.

— Царь, я отвечу тебе. Я буду говорить не о нас: мы осыпаны почестями, мы поставлены выше других и мы готовы с тобой на все. Но я буду говорить о войске. И не для того, чтобы угодить войску, а думая о твоей пользе, царь, и о твоей безопасности. Тобой, царь, и теми, кто вместе с тобой ушел из дома, совершено много великих дел, поэтому-то, думается мне, теперь надо положить предел трудам и опасностям. Ты видишь сам, сколько нас, македонян, ушло вместе с тобой и сколько нас осталось… Одни погибли в боях, другие, уже не способные после ранений к военной службе, рассеялись по Азии. Еще больше умерло от болезней. Осталось немного, и у них уже нет прежних сил, а духом они устали еще больше. Все, у кого еще живы родители, тоскуют о них; тоскуют о женах и детях, тоскуют о своей родной земле… Мы выполнили все, что могли взять на себя смертные. Ты же хочешь своей победой осветить больше земель, чем освещает солнце. Это замысел, достойный твоего гения, но он не по нашим силам. Не веди воинов против их воли. Возвращайся сам на родину, повидайся с матерью, укрась наши храмы трофеями[64]. И тогда уже вновь снаряди поход. Другие македоняне и другие эллины пойдут за тобой — молодежь, полная сил, вместо обессиленных стариков. Они пойдут за тобой с особенной охотой, увидев, что твои старые воины ушли бедняками, а вернулись на родину богатыми и прославленными людьми. Тебе, ведущему такое войско, нечего бояться врагов. Но не испытывай и божества. Боги могут послать такую беду, от которой человеку остеречься невозможно.

Кен умолк. Невнятный говор прошел среди военачальников, и Александр слышал, что они одобряют Кена. Он увидел, что многие плачут, опустив голову и неловко утирая слезы загрубевшими руками.

Александр был горестно удивлен этой речью. Кен, его верный друг и соратник, который всегда был с ним рядом, готовый выполнить любой приказ царя… Он был рядом и в битве с трибаллами в дни ранней юности Александра, он был рядом и при Гранике, и при Иссе. Он штурмовал вместе с Александром Тир и сражался под Гавгамелами в центре фронта, где был опасно ранен стрелой… Он преследовал по приказу царя неуловимого Спитамена и сражался здесь, на Гидаспе…

И только теперь, на Гифасисе, когда почти вся Ойкумена у них в руках, когда можно властвовать над всем миром, — Кен отказался следовать за своим царем!