Нет, сохрани Бог, чтобы я поднялся и начал вот такое лживое представление! Нет, сейчас я рад, как никогда, что все-таки решил передать мои дневники. Сколько мне пришлось выслушать упреков от остальных, но я рад. Миллионы немцев погибли по вине этой системы, и теперь, когда речь зашла об их собственных головах, они сидят и лгут, пытаясь скрыть правду. Я не верю и в то, что Геринг придерживается правды. А Риббентроп — какой же это убогий спектакль! Кейтель, ну тот хоть не скрывал правды. Но этот Кальтенбруннер — скажите, ну верит ему хоть один человек здесь? Как вы лично считаете?

— Похоже, все придерживаются единого мнения — он лжет, — ответил я.

— Разумеется, лжет, и это ужасно. Меня это чуть с ног не сбило. Говорю вам, сейчас меня ничто не собьет с курса, выбранного мною в самом начале. Сегодня вербное воскресенье, и я поклялся на кресте, что буду говорить правду, одну только правду, ничего не утаивая. Но мне вот о чем хотелось бы вас попросить, поддержите меня, если остальные накинутся на меня. Неважно, конечно, что они там подумают. Я дал клятву и должен сдержать ее, и пусть мои религиозные убеждения всего лишь иллюзия, они необходимы мне, они придают мне силы, и ничто не поколеблет меня. Но вы же знаете остальных, видите, как они ведут себя, когда мы все вместе сидим на этой скамье. Мне очень хотелось бы чувствовать вашу поддержку.

— Как я вижу, вы вернулись к своей первоначальной точке зрения. Я заметил, что вы проявляли колебания.

— Да, вы должны понимать, как это бывает иногда. Очень тяжело месяцами находиться вот здесь, в этой камере, ощущая на плечах бремя вины, когда вокруг тебя такие же виновные, которые тоже страдают, пытаешься отыскать хоть какой-то выход, обрести поддержку ближнего. И потом, я вообще человек слабый…

— Геринг все время пытается запутать вопрос о виновности, разыгрывает из себя германского героя, а все остальные должны ему в этом помогать.

— Я знаю — а меня он не поддержал ни разу. Он мог это сделать, чтобы помочь мне, когда Гитлер после моих критических замечаний отказался присвоить мне эсэсовский чин. Но Геринг и пальцем не шевельнул. А теперь ему захотелось, чтобы я поддерживал эту систему. Нет, я понимаю, что судьба уготовила мне оказаться здесь, чтобы я здесь разоблачил зло, которое во всех нас. И пусть Бог даст мне силы разоблачить его. Вы должны поддержать меня, герр доктор. Я должен исполнить то, что собираюсь, но о чем я вас хочу попросить, это чуточку моральной поддержки. И еще, до того как все закончится, может быть, вы были бы так любезны, что навестили бы мою семью, посмотрели бы, чтобы они не страдали за содеянное мною…

15 апреля. Показания Гесса

Утреннее заседание.

(Обвиняемые слушали показания Гесса в подавленном молчании. Как мне сообщили, Франк, несмотря на ожившее в нем раскаяние, в котором признавался мне еще вчера, в беседе с Розенбергом использовал чисто нацистские способы приведения доказательств защиты; беседа эта происходила в перерыве утреннего заседания, так что ее мог слышать Кальтенбруннер: «Вы пытаетесь спихнуть на Кальтенбруннера уничтожение 2000 евреев ежедневно, а куда, позвольте спросить, деть тех 30 тысяч человек, которые за пару часов погибли во время воздушного налета на Гамбург? Куда деть те 80 тысяч человек, которые погибли под атомными бомбами в Японии? Это называется справедливость?» Розенберг усмехнулся. «Да, конечно, — мы ведь проигравшие в этой войне».)

Обеденный перерыв. После того как в конце утреннего заседания при допросе свидетеля Нойбахера был затронут вопрос о преследовании церкви, Франк снова принялся осыпать упреками нацистскую партию. Заукель высказал мнение о том, что, мол, какой смысл привлекать сюда и церковь, ведь, но его мнению, церковь никаким преследованиям не подвергалась, во всяком случае, не в его, Заукеля, округе.

Заявление Заукеля вызвало возмущение Франка:

— Разумеется, церковь подвергалась гонениям!.. В Баварии, и это несомненный факт! Мне точно известно, как эсэсовцы выбрасывали монахинь из монастырей, а в монастырях устраивались казармы. Мне это известно доподлинно, я своими глазами видел подобные факты в Баварии. И не исключено, что и не только в Баварии творилось такое, но и во всей Германии! И виновна в этом нацистская партия! Она преследовала церковь, это очевидный факт!

Бросив взгляд на Розенберга, он, сжав челюсти, отвернулся.

Во время приема пищи во всех отсеках царила гнетущая тишина, каждый из обвиняемых сидел в своем углу, даже, вопреки сложившейся традиции, не воспользовавшись моим присутствием для начала общей беседы. В конце концов мне все же удалось выудить комментарии от Геринга[16] и Дёница. Комментарии эти были как две капли воды похожи и, скорее всего, родились в результате взаимных обсуждений на скамье подсудимых: Гесс принадлежал не к пруссакам, а явно к уроженцам южной Германии; пруссак бы никогда не отважился на такое.

Франк в порыве чувственности сказал мне:

— Это была низшая точка процесса — слышать, как кто-то хладнокровно заявляет о том, что отправил на тот свет два с половиной миллиона людей. Об этом люди будут говорить и через тысячу лет.

Я сослался на повиновение фюреру и фюрерство как принцип. Кейтель стал защищаться:

— Но я же объяснял, если речь идет о генералах, то если бы мы знали, что за преступления замышлял и совершал Гитлер, о чем мы узнали здесь сегодня, то мы бы в этом не участвовали.

Розенберг, которому на послеобеденном заседании предстояло в этот день давать показания, раздраженно заметил, что заслушивать показания Гесса перед его показаниями — недостойный прием, это автоматически поставит Розенберга в сложное положение, попытайся он отстоять свою философию. Непременно.

15 апреля. Защита Розенберга. Показания Розенберга

Утреннее заседание.