Женщина выходит из машины, потягивается, оглядывается по сторонам, словно пытаясь понять, где находится. Вольтер ждет, что она опять сядет в машину, а потом решает тоже выйти на воздух. Он тоже потягивается и даже пытается изобразить что-то вроде гимнастических упражнений, разминая затекшие мускулы.

– Разговаривать в машине неудобно, зато надежно. Когда-то я выполнял задание в Юкатане, и все, что я сказал, прочитали по губам. То были времена, когда над Гватемалой нависли грозные тучи, когда готовилось свержение Арбенса. Жаль, что вы должны улететь сегодня же, потому что Майами – очень красивый город, если не обращать внимания на его обитателей. Посмотрите, какой красивый парк; там, ближе к морю, есть бассейн, а еще дальше можно покататься на водных лыжах. Мне иногда нравится приходить сюда и смотреть на молодежь: какие они акробатические номера выделывают на этих лыжах! Приятно посмотреть на них – подтянутые, ловкие, каждый жест рассчитан. В Древней Греции их бы изваяли в камне, и это было бы гораздо красивее их дурацкого дискобола, который похож на молодого бычка. Какая разница между тем, каким был этот город раньше и каким стал теперь! Знаете, когда все тут начало меняться в худшую сторону? В 62-м, в декабре 1962-го. Вторжение на Кубу провалилось, и большая часть уцелевших после операции осела здесь; они тогда еще устроили демонстрацию на стадионе. Подумайте только, сорок тысяч истеричных людей! Да если бы они остались на Кубе и сражались с оружием в руках, ситуация в корне бы изменилась! Но они предпочли прибежать сюда и начать жаловаться американцам на свою судьбу. И явились супруги Кеннеди, потому что Кеннеди вся эта история с вторжением свалилась на голову совершенно неожиданно. «Я обещаю вам, что это знамя будет вручено Бригаде в свободной Гаване», – сказал президент, размахивая знаменем Бригады, которое ему подарили. И он сказал это по-испански. Господи, что тут началось! И тогда на трибуну поднялась Онассис, ну та, что потом станет госпожой Онассис, Жаклин, и сказала, – тоже по-испански, причем лучше, чем ее муж, – что расскажет своему сыну, Джону, о мужестве кубинцев, пытавшихся освободить свою родину. Потом никто об этих кубинцах и не вспоминал. Несколько лет назад ветераны Бригады решили вернуть себе знамя. И никто не знал, куда оно делось, – так и не нашли: может, Жаклин себе из него кофточку сшила или Джон-младший взял поиграть. Наконец, знамя нашли – в ящике, в подвале Библиотеки Кеннеди, в Массачусетсе. И вот тогда-то, в 62-м, и родилась эта легенда о Майами как об авианосце для вторжения на Кубу. После этого жить тут стало невозможно.

– Но вы живете, и неплохо.

– Я привык, я могу жить даже в клоаках. Воздух загнивающего капитализма меня только бодрит. Но я не хочу утомлять вас своей болтовней и с большим удовольствием послушаю вас, сеньорита. Что вы думаете делать?

Женщина задумчиво шагает, выписывая на асфальте большие полукруги – то одной ногой, то второй, словно мысль ее никак не может оформиться во что-то цельное.

– Меня удивляет наша встреча.

– Так. Почему?

– Этот образ Галиндеса – агента американских спецслужб далеко не нов. Я об этом знала.

– Безусловно, однако не настолько, не с такими деталями.

– И даже с деталями. В своей книге «Дело Галиндеса» Мануэль де Дьос Унануэ отстаивает эту версию, приводя в подтверждение почти те же документы, что и вы.

– Унануэ? А он из наших?

– Нет, он не из ваших. Он – главный редактор газеты, которая выходит в Нью-Йорке на испанском языке. Кубинец баскского происхождения.

– Что-то я не помню этого парня.

– Мне уже знаком этот образ – Галиндес – агент спецслужб, и как бы ни было это неприятно, я приняла этот образ. Некоторые выпячивают эту сторону его деятельности на первый план, другие стараются обходить стороной. Мне все равно.

Кажется, старик потрясен: его моральные принципы задеты. Он останавливается сам и движением руки останавливает женщину.

– Не говорите так. Как вы можете говорить мне это?

– Но ведь всем известно, что многие иммигранты передавали информацию американским спецслужбам за то, что те помогали им лично или делу, которому они служили. Возможно, Галиндес относится ко второй категории, и если он делал это, то с полного одобрения своего непосредственного руководства. Он никогда всерьез не думал, что действия его наносят ущерб коммунистам: ему все это казалось пустой болтовней, и интересовало его только одно – баски. Он был одержимый, это верно. Но я стала заниматься им не потому, что он был безупречным пророком, а именно потому, что он не был безупречным пророком.

– Какой прекрасный образ – безупречный и небезупречный пророк! Впечатляет.

– Не исключено, что еще за пять дней до своего похищения Галиндес работал как агент американских спецслужб, несмотря на горечь, которую вызывала у него внешняя политика США, предательская по отношению к иммигрантам. Но он победил эти упаднические настроения и сказал себе, что проиграл одно сражение, а не всю войну. Но в это время Галиндес уже в большей степени связывал свое будущее с Колумбийским университетом, с научной степенью, которую должен был получить 6 июня и которая была ему присуждена заочно; это должно было оживить его университетскую карьеру, которая была начата еще в Испании и которую прервала война. Другими словами, я признаю, что Галиндес был человеком, который от романтизма переходил к расчетливости, и наоборот, а если смотреть на него снаружи, он может показаться танком, упрямо рвущимся к цели. Но надо вчитаться в то, что он написал, особенно в его печальные стихи.

– Печальные, сеньорита, это верно. Я бы даже сказал – ужасные.

– Надо вчитаться, и тогда станет очевидна его постоянная внутренняя борьба между светом и тьмой. Именно это больше всего завораживает меня в Галиндесе. Он – не из тех праведников, о которых пишет Камю.

– Тут я с вами совершенно согласен: у Галиндеса не было ничего общего с теми праведниками, которых вы, как и я, прекрасно знаете.

– Он был типичным испанцем: человеком, который двадцать три часа в сутки может быть жестоким, а потом час рисковать жизнью из-за птицы, какого-то подобия идеи или призыва. Если бы он был предсказуемым человеком, его бы не похитили. Он бы прислушался к тем эмиссарам, которых к нему посылали; он бы согласился взять деньги – достаточно большие по тем временам. Почему он отказался? Почему бросил вызов Трухильо и пошел по дороге, которая была дорогой к смерти?

– На этот вопрос я могу вам ответить. Я скажу вам, что он был очень упрям, как все баски; и не забывайте, что они надрываются, рубя огромные деревья и таская валуны, чтобы показать, что могут помериться силами с Господом Богом. Но я скажу вам вот что еще: Галиндес никогда не предполагал, что Трухильо решится на подобное.

– Но тот убил Рекену незадолго до этого.

– Да, но Галиндес был представителем правительства в изгнании, жил в Нью-Йорке, работал в Колумбийском университете, его все знали. «Разве Трухильо осмелится поднять на меня руку?» – думал он. Но тот осмелился и поймал его, как птичку, тот и пискнуть не успел. Галиндес не рассчитал свои силы, дочь моя, вот и все. Точно то же произошло и с Альмоиной: он считал себя в безопасности в Мехико, но в один прекрасный день Хромой свел с ним счеты. В самом центре Мехико.