Глаза несколько долгих секунд привыкали к темноте, пока Хлестов пытался восстановить сбившееся дыхание. Сердце теперь колотилось в груди с бешеной силой. Дождевая вода ручьями стекала под липкой мокрой футболкой по выпирающим бокам и брюху, заливала брюки спереди.

«Обоссался! Жирдяй обоссался! – зло хохотали мальчишки у него в голове. – Зырьте, зырьте, да он в штаны наделал!»

– Я не боюсь вас, – прошептал Хлестов, хотя дрожал от страха и чувствовал себя сейчас точно так же, как и тогда, на школьной площадке, униженным и беспомощным. Только теперь он знал, что Игорь ему уже не поможет. Настал его черед спасать друга. – Никого из вас не боюсь. Есть вещи, которые необходимо сделать.

Припадая на левую ногу, он пошел вперед. Каждый шаг отзывался болью в голени. По разные стороны во мраке возникали двери, но где же лестница, где же, черт побери, проклятая лестница?.. Нутро дома напоминало лабиринт: пыльных коридоров, темных проходов, дверных проемов здесь, казалось, было больше, чем должно было быть, если судить о размерах здания снаружи.

«Запутался, толстый? Как в паутине, как старая жирная муха в паутине!»

Хлестов запаниковал. Оглянулся назад, но в темноте не увидел двери, через которую зашел. Только стены и коридоры, множество коридоров, которые разбегались во все стороны и тянулись до бесконечности. Он почувствовал запах гари, вонь, от которой ему стало еще хуже. В глазах двоилось, троилось.

Лестница. Где-то здесь обязана… быть… лестница… Больная нога подвернулась, и Хлестов с протяжным жалобным стоном рухнул на пол перед очередной дверью, врезавшись в нее лбом.

Та приоткрылась.

Из последних сил он пополз вперед, помогая себе коленом здоровой ноги, отталкиваясь локтями. Внутри было темно, в этом чертовом доме повсюду темно. Задыхаясь, Хлестов лез на ощупь, сам не зная куда, пока не ткнулся носом в твердую, покрытую шерстью колонну. К тошнотворному духу жженого сахара добавился не менее противный запах застарелой мочи.

– Кыс-кыс-кыс, – проскрипела тьма.

Левая сторона груди онемела, левая рука отказала ему. Хлестов завалился на бок. Хныча в голос и кривясь от боли, разлившейся по телу, он посмотрел наверх. Над ним маячило бледное изваяние с пустыми бельмами глаз, как у античных скульптур. Правой рукой он попытался схватить старуху за толстую обтянутую рейтузами икру. Ощутил ее ладонь у себя на затылке.

– Котейка, – осклабилась старуха, поглаживая его по редеющим волосам. – Ты мой котеечка, кыс-кыс. Время кушать.

Что-то шевельнулось за спиной у сумасшедшей, что-то большое. Но Хлестов уже не различал деталей. Сердце остановилось. Хватка ослабла, пальцы безвольно скользнули по ноге старухи на пол. Издав еще один долгий нутряной стон, Мишка умер.

Семейные ценности (и пришел Хозяин)

Игорь лежал на полу в комнате Павлика и не мог найти в себе силы, чтобы пошевелиться. Он понимал, что опутан чем-то липким, как паутиной, но не имел возможности даже поднять голову, чтобы увидеть, что именно с ним произошло. Все что он мог сделать – чуть повернуться и скосить взгляд в сторону. Тогда в поле зрения попадала Корост. Она лежала рядом, на расстоянии вытянутой руки. Нижняя часть ее лица была залита кровью, но девушка оставалась в сознании, и голубые ее глаза светились счастьем.

– Ты чувствуешь? – спросила она. – Ты чувствуешь Его? Всю Его боль, все одиночество, всю Его любовь?

Игорь не ответил, но сейчас он действительно ощущал какие-то посторонние, чужие эмоции. Как отголоски далекого эха, неясные чувства накатывали на него, давили сверху.

Хозяин комнаты и хозяин дома, словно сотканный из прозрачных белесых ниток, беззвучно подошел к ним, опираясь на четыре длинные ноги и четыре руки, у каждой из которых было три локтя. Его тело мерцало серебром изнутри и освещало комнату. Игорь мог рассмотреть отдельные внутренние органы, подобных которым он не видел ни в одном учебнике анатомии. Ему показалось, что он узнал мозг, – у Хозяина их было несколько. А голова была одна, большая и круглая. Со множеством глаз и лиц. Когда Хозяин вращал шарообразным черепом, на Игоря по очереди смотрело то одно Его лицо, то другое. Мужские, женские… В одном из них он узнал Олю. А когда Хозяин склонил голову набок, на Игоря посмотрел его собственный сын, Павлик.

– Он ведь не злой, понимаешь? – шепнула Корост. – Просто не такой, как мы. Странник, которому не повезло застрять в трещине меж двух миров, став частью и того и другого. Это… удивительно.

Хозяин навис над ними, огромный, как небо, чуть покачиваясь на непропорционально длинных конечностях. От Него пахло жженым сахаром.

– Восхищаешься этой тварью? – просипел Игорь. – Отцом ее называешь?

– Оно и правда отец мне. Пойми – это Чудо, настоящее Чудо. Нечто настолько чуждое всему человеческому, но одновременно – настолько близкое. И ближе нам Его сделали мы сами, люди. Прислушайся к Его чувствам! Это благодаря нам Он познал боль. Это моя мать подарила Ему любовь. Это нашими глазами Он смотрит, нашими ушами слышит, измененными, трансформировавшимися, переродившимися, но – нашими.

Игорь попытался поднять руку и обнаружил, что обе ладони сложены у него на груди, крест-накрест. С трудом преодолевая сопротивление липких пут, он сумел просунуть пальцы правой руки в нагрудный карман рубахи. Нащупал смятую, порванную пачку. Зацепил ногтем зажигалку.

– Папочка, Ты прекрасен. – Корост похотливо застонала и, выгнув спину, раздвинула бедра. К своему ужасу и изумлению, Игорь почувствовал возбуждение – как тогда, во время осмотра квартиры. Только сейчас ему незачем было скрывать эрекцию. И где-то внутри себя он ощущал, как его желание словно вытягивают из него, как оно перетекает через паутину туда, наверх.

Длинная худая нога, согнутая в паре колен, мягко опустилась на грудь женщины. Еще одна бледная конечность протиснулась ей между бедер. Корост закричала, и полупрозрачное тело Хозяина оросила кровь Его дщери.

Игорь осторожно подтянул ногтем зажигалку, обхватил скользкий пластик корпуса указательным и средним пальцами.

Еще чуть-чуть. Самую малость. Лишь бы кремень не отсырел! Одинокий Старый Сиделец, проведший вечность на перекрестке миров, заслуживает яркой огненной смерти в конце Своего длинного заточения.

Тварь повернула голову-шар к нему. Нижние челюсти разошлись в стороны, образуя хелицеры. Игорь, наконец, стиснул зажигалку в ладони, надавил подушечкой большого пальца на колесо поджига:

– Гори, сука.

Сверху, из черной дыры, ему на ладонь протекла вязкая жидкая нить. Огонек зажигалки потух, а влага засохла, превратившись в то, что было так похоже на паутину, а пахло жженым сахаром.

Огромное тело Хозяина переливалось золотом и серебром, когда Он пускал слюнки.

– Теперь ты видишь, видишь? – раздался лихорадочный, возбужденный шепот Корост совсем близко, у самого уха.

– Вижу, – смирившись с тем, что его ожидало, благоговейно выдохнул Игорь.