Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако из всех обезьян особенно много радости и веселья вносили в нашу жизнь, пожалуй, человекообразные. Первым мы приобрели малыша мужского пола. Он прибыл как-то утром, возлежа на руках у одного охотника. На морщинистой мордочке детеныша было такое насмешливо-высокомерное выражение, будто он возомнил себя этаким восточным вельможей и нанял охотника, чтобы тот его носил. Пока мы с охотником торговались, малыш спокойно сидел на крыльце рестхауза, глядя на нас полными презрения умными карими глазами, словно все эти мелочные пререкания из-за денег могли вызвать только крайнее отвращение у шимпанзе с таким происхождением и воспитанием. Когда сделка состоялась и презренный металл перешел из рук в руки, этот обезьяний аристократ снисходительно взял меня за палец и вошел в нашу гостиную, глядя по сторонам с плохо скрываемым омерзением, — ну прямо герцог, который решил во что бы то ни стало быть демократичным и удостоил своим посещением кухню больного вассала. Сев на стол, он принял наше скромное подношение — банан — с таким видом, словно ему давно опостылели все эти почести, которыми его осыпают со дня рождения. Мы тут же решили дать ему имя, достойное столь высокородного примата, и окрестили его Чолмондели Сен-Джон или, с поправкой на произношение, Чамли Синджен. Потом, когда мы познакомились ближе, он позволил нам называть его запросто — Чам. В минуты натянутых отношений Чам превращался в «паршивую обезьяну», но, произнося эти слова, мы всегда чувствовали себя повинными в оскорблении Величества.
Мы сделали для Чамли клетку (против чего он решительно возражал) и выпускали его только в строго определенные часы, когда было кому присмотреть за ним. Так, утром он вместе со слугой, который разносил чай, входил к нам в спальню, галопом пересекал комнату и прыгал ко мне в кровать. Торопливо чмокал меня влажными губами в знак приветствия, потом, кряхтя и восклицая «ах, ах!», наблюдал, как ставят на место поднос с чаем, и проверял, не забыта ли его большая кружка (оловянная, чтобы долго служила). После этого он ждал, не спуская с меня глаз, пока я наполнял кружку молоком, чаем и сахаром (пять ложек). Дрожащими от волнения руками принимал ее от меня, подносил к губам и принимался пить с таким звуком, с каким вытекает последняя вода из большой ванны. Ни разу не останавливаясь, чтобы передохнуть, он все выше и выше поднимал кружку, пока она совсем не опрокидывалась ему на лицо. После этого наступал долгий перерыв — Чамли ждал, когда в его открытый рот соскользнет такой вкусный полурастаявший сахар. Удостоверившись, что на дне ничего не осталось, Чамли глубоко вздыхал, задумчиво рыгал и возвращал мне свою кружку, смутно надеясь, что я наполню ее снова. Убедившись в тщетности своей надежды, он смотрел, как я пью чай, а затем начинал меня развлекать.
Ради меня он придумал много игр, и все они в такой ранний час казались мне довольно утомительными. Вот он устроился у меня в ногах и проверяет взглядом исподтишка, слежу ли я за ним. Затем холодная рука Чамли пробирается под одеяло и хватает меня за пальцы ног. При этом требовалось, чтобы я нагибался вперед и кричал, изображая гнев, а сам он соскакивал с кровати и бежал в другой конец комнаты, на ходу поглядывая на меня через плечо полными веселого озорства карими глазами. Когда мне надоедала эта игра, я прикидывался, будто сплю. Чамли осторожно подходил к изголовью кровати, несколько секунд пристально смотрел мне в лицо, потом вдруг вытягивал длинную руку и дергал меня за волосы, после чего мигом отскакивал, не давая поймать себя. Если же мне все-таки удавалось схватить шалопая, я обнимал его сзади руками за шею и щекотал ему ключицы. Чамли дергался, корчился, разевал свою пасть, обнажая широкие розовые десны и крупные белые зубы, и совсем по-детски заливался истерическим смехом.
Нашим вторым приобретением была крупная пятилетняя самка шимпанзе, по имени Минни. Ее мы получили от одного фермера-голландца, который пришел однажды в Бафут и сказал, что готов уступить нам Минни, так как ему скоро уезжать в отпуск, а он не хочет оставлять обезьяну на попечение своих слуг. Мы можем получить Минни, если сами приедем и заберем ее. Ферма голландца находилась в Санте, за пятьдесят миль от Бафута, поэтому мы условились приехать туда на «лендровере» Фона и посмотреть шимпанзе. Если обезьяна окажется здоровой, мы ее купим и увезем с собой в Бафут. Захватив большую клетку, мы спозаранку отправились в путь, рассчитывая вернуться к ленчу или чуть позже. Чтобы попасть в Санту, надо было выбраться из долины, где лежит Бафут, одолеть могучую стену Беменда (почти отвесная скала высотой около трехсот футов) и углубиться в горы за ней. Даль тонула в густом утреннем тумане. С восходом солнца мгла высокими колоннами поднимется к небу, пока же она застыла в долинах белыми озерами молока, из которых, будто причудливые острова на бледном море, торчали макушки холмов и увалов. Поднявшись выше, мы сбавили ход, потому что здесь едва уловимое неровное дыхание утреннего ветерка подталкивало и катило огромные клубы тумана, и они, струясь, пересекали дорогу, словно исполинские белые амебы. Обогнешь поворот — и врезаешься в самую гущу облака. Видимость сразу падает до нескольких метров. В одном месте сквозь туман вдруг показалось что-то вроде слоновьих бивней. Мы резко затормозили. Навстречу нам из мглы медленно выплыло стадо длиннорогих коров. Плотной
