Савинов понял, что еще миг – и он ударится в панику. Ведь Сигурни говорила, если он помрет здесь, то и там тоже даст дуба! Это теперь, когда знает, что у него будет сын! Это же надо так по-кретински влезть в чужое тело, да еще в безнадежной ситуации!

Мысли замелькали, как трассирующие пули. «Я не могу выбраться… Наверное, потому, что фриц без сознания! Что делать? Даже если очнется, я могу не успеть ретироваться… А по-русски он наверняка ни бельмеса… При чем здесь это?! Думай!»

Земля неслась навстречу огромным пятнистым щитом. Сашка чувствовал, насколько она твердая и тяжелая. «В лепешку ведь!» Его инстинкты пилота выли: «Ручку на себя! Ручку-у-у!!!» И вдруг надвигающаяся твердь начала клониться куда-то вниз, под камуфлированный капот вражеского самолета. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Савинов не сразу сообразил, что вовсе не пилот, очнувшись, выводит истребитель из пике. Нет! Немец как был в отрубе, так и продолжал в нем находиться. Оказывается он, Сашка, вполне может управлять бесчувственным телом, и изо всех сил тянет на себя рукоять управления. «Ага! Успеваем!»

Он чуть не сглазил! «Мессер» проскочил над самой верхушкой какого-то холма. Савинову даже показалось, что они отскочили от нее «блинчиком». Перегрузка вбила его в кресло. Почудилось, что хрустнули кости. Прогоняя из глаз черные круги, которых у самого Сашки отродясь не наблюдалось даже на запредельных режимах полета, он выровнял самолет и подумал про немца: «Что-то хиловат ты, братец!»

«Значит, так. Мы уже не падаем – одной заботой меньше. Это плюс! Но горим – это минус!» Сашка осмотрел плоскости крыльев. «Ага! Здесь пламя сбито! А вот из-под фюзеляжа все еще идет дым. Что-то там горит, а что – непонятно. Хреновый все же у них из кабины обзор!» Савинов подергал рукоять сброса фонаря. «Есть!» Поток воздуха с ревом ворвался в кабину. «Теперь… Как у нас насчет посадки?»

Насчет посадки было дерьмовато. Кругом, куда ни кинь взгляд, торчат верхушки деревьев. Зато в воздухе – чисто. Тот, кто сшиб этого «ганса», похоже, потерял его из виду. «Значит, выход один – поднабрать высоты и прыгать». Вдруг слева что-то мелькнуло. Просека? Савинов довернул в ту сторону и обнаружил… Аэродром! «Здорово! Теперь сбросить скорость, выпустить шасси, закрылки… Где этот чертов тумблер? А, вот он! И с ходу на посадку! Кто его знает, этот „Мессер“? Возьмет да взорвется в воздухе…»

Плотно утрамбованная земля взлетной полосы ударила в колеса шасси. «Пробег, тормоз, винт на реверс, ремни прочь! И ходу!» Он выпрыгнул на крыло и кубарем скатился наземь. От деревьев к нему уже бежали технари и какие-то ребята в трусах и майках.

Савинов отошел подальше от горящего самолета. Подлетела пожарная машина и зеленый фургончик с красным крестом… И готической надписью под ним! «Атас! Аэродром немецкий!» С подножки соскочил высокий офицер в полной форме и при фуражке, подбежал к Сашке… и обнял. «Ах да! Я же фриц! Во дела!» Налетела бесштанная команда в майках. Савинова стали тискать, засыпали вопросами. Он только мычал в ответ, думая: «Вот же черт! Все как у нас!» А потом почувствовал – его «ганс», похоже, очухивается помаленьку! Забавные ощущения: будто ты держишь дверную ручку, а с той стороны кто-то неуверенно пытается ее повернуть. «Значит, можно уже сматывать удочки? Великолепно!»

Рр-раз! Наверное, немецкий пилот еще не пришел в себя полностью, потому что вдруг начал заваливаться назад. Бесштанные встревоженно загалдели, подхватили его и поволокли к машине с красным крестом. «Ну что, экспериментатор? – спросил себя Сашка. – Доволен? Вот, радуйся, спас фашиста…»

На самом деле Савинов не испытывал сожаления. Конечно, это – враг. Но он человек! Значит, не суждено этому фрицу погибнуть сегодня. Зато он, Савинов, теперь знает: первое – можно входить сюда и выходить когда надо; второе – выход осложняется, если «носитель» теряет сознание. Это надо учитывать при настройке. И третье – надо учитывать и сторону, на которую ты хочешь попасть! А он-то думал, что это должно получаться само…

Поучительный вышел эксперимент, ничего не скажешь. Савинов притопнул ногой по крепким доскам палубного настила. Ветер швырнул в лицо новую порцию брызг. Хорошо-то как! Сашка обернулся поглядеть на свою команду и подумал: «А ведь если что засвербит и захочется полетать – милости просим! Выходит, могу даже на фрицевских машинах! Можно иной раз и толкнуть кого под локоток, чтоб мазали почаще. Как там Ольбард говорил – и там и здесь долг один и тот же? Надо только найти, где они соединяются. Вот я и нашел…»

На полярных морях и на южных,

По изгибам зеленых зыбей,

Меж базальтовых скал и жемчужных

Шелестят паруса кораблей.

Николай Гумилев

Громом гремят копыта по глухим лесным тропам. Буланый жеребец мчится неистовым вихрем, направляемый уверенной рукой. Мелькают стволы деревьев, возникает в просветах листвы и пропадает вновь синева летнего неба. Гонец летит к цели, ловко уворачиваясь от веток, нависающих над дорогой. Сумрак подлеска провожает всадника настороженными звериными взорами. Но человеку не до них. С грохотом возникает под копытами бревенчатый мостик через ручей и пропадает позади. Ветер бьет в лицо, и всадник нагибается к самой гриве. Ножны прямого меча колотят по бедру, а в голове гонца в который раз возникают слова, которые ему наказал передать посадник. Они просты, их трудно забыть. Гонец может запомнить гораздо больше. Но всякий раз, когда он везет подобную весть, в его сердце вспыхивает пламенными языками предчувствие скорых перемен. Гремят копыта, ветви норовят сорвать человека с коня, вышибить из седла. Но он не боится – привык к лесным тропам. Гонец, еще ниже наклонясь к гриве, шепчет: «В борзе!» – и жеребец слышит, ускоряя и без того стремительный бег. Птицы, всполошившись, вспархивают прямо из-под копыт. Звери уходят в чащу, спасаясь от грома подков. В борзе!!!

Ярина бросила рукоделье и выскочила на порог, прикрыв глаза от солнца широким рукавом. Твёрд ужом проскользнул мимо нее и встал у крыльца с мечом в руке. Рубец на его лбу налился кровью. Не скоро еще опадет он, обратившись в тонкую белую полоску. Твёрд смотрит туда же, куда и Ярина. Стена леса в пятидесяти шагах от ворот гасит звуки, но уже слышен сквозь нее дробный перестук конских копыт. Молниеносно перемахивает через забор неведомо откуда появившийся Юрк и замирает у самых ворот. На опушке возникает молчаливый Всегорд с натянутым луком. Ну? Кто идет?

Топот все громче. И вот уже сквозь частокол стволов виден бешено несущийся всадник. Лес будто выбрасывает его на поляну, и гонец, еще не осадив коня, кричит:

– Паруса в Нево! Посадник передал: идут!!!

Жеребец пляшет у ворот. Всадник взмахивает рукой на прощанье и, поворотив коня, уносится обратно. Лишь солнце на миг вспыхивает на островерхом шеломе.

«Идут!!!»

Медленно, ох как медленно наплывают усыпанные валунами берега. Зубчатая стена леса над ними залита солнцем. Сашка, ухватившись рукой за один из тросов-штагов,[110]напряженно смотрит вперед. Ему хочется, чтобы поскорее раздвинулись каменистые пляжи, обозначив устье Волхова, называемого здесь Муть-рекой…