самосознания. Через правильные промежутки времени – каждые десять секунд или каждую секунду – «Атлас» опрашивает сам себя, задаваясь вопросом о том, какие задачи он выполняет и выполняет ли их с оптимальной производительностью. Если производительность недостаточна, «Атлас» перетасовывает задачи и начинает выполнять их в ином, более совершенном порядке, экономя таким образом время, а время – это деньги.

Его задача – написать процедуру, которую машина будет выполнять под конец считывания каждого фрагмента магнитной ленты. Следует ли ей считывать следующий, должна спросить себя машина? Или, напротив, лучше прерваться и считать перфокарты либо кусок перфоленты? Следует ли записать накопившиеся выходные данные на другую магнитную ленту, или лучше произвести вычисления? Ответы на все эти вопросы должны определяться в соответствии с решающим принципом производительности. Времени на то, чтобы свести вопросы и ответы к понятным машине кодам и проверить оптимальность их формулировки, он вправе потратить столько, сколько потребуется (желательно, впрочем, уложиться в шесть месяцев – «Интернэшнл компьютерс» приходится бежать наперегонки со временем). Каждый из его коллег-программистов решает подобного же рода задачу и связан схожим графиком работы. Тем временем в Манчестерском университете будут денно и нощно трудиться, совершенствуя электронику аппаратного обеспечения, инженеры. Если все пойдет по плану, промышленное производство «Атласа» начнется в 1965 году.

Наперегонки со временем. Наперегонки с американцами. Вот это ему понятно, этому он может отдаться с куда большим рвением, чем главной цели IBM – делать все больше и больше денег. Да и само программирование интересно. Оно требует хитроумия, требует – для получения должного результата – виртуозного владения двухуровневым внутренним языком «Атласа». Утром он приходит на работу, с удовольствием предвкушая ожидающие решения задачи. Чтобы сохранять остроту восприятия, глотает, чашку за чашкой, кофе – сердце колотится, мысли бурлят, он утрачивает представление о времени, на ланч его приходится звать особо. Вечерами он берет бумаги домой, в дом майора Аркрайта, и работает допоздна.

Так вот к чему я, сам того не ведая, приготовлялся! – думает он. Вот куда вела меня математика!

Осень переходит в зиму, он этого почти не замечает. Стихов он больше не читает. Вместо них он читает руководства по шахматам, просматривает партии гроссмейстеров, решает публикуемые «Обсервер» шахматные задачи. Спит плохо; по временам ему снится программирование. За этим своим внутренним развитием он наблюдает с отрешенным интересом. Не предстоит ли ему превратиться в одного из тех ученых, чей мозг разрешает проблемы, пока сам ученый спит?

Отмечает он и еще кое-что. Томление оставило его. Поиски загадочной, прекрасной незнакомки, которая высвободит затаившуюся в нем страсть, его больше не занимают. Отчасти, разумеется, потому, что Бракнелл ничего сравнимого с парадом лондонских девушек предложить не способен. И все-таки он не может не видеть связи между уходом томления и уходом поэзии. Означает ли это, что он взрослеет? Не к тому ли и сводится взросление: ты перерастаешь томление, страсть, все порывы твоей души?

Люди, с которыми он работает, – сплошь мужчины, без исключения, – интереснее, чем в IBM: живее, а может быть, и умнее, умнее на понятный ему манер – вот как в школе один ученик бывает умнее другого. Они сходятся за ланчем в столовой «Поместья». Готовят здесь без особых затей: рыба с жареной картошкой, сосиски с пюре, запеченный в тесте бифштекс, мясное жаркое с картофелем и капустой, пирог с ревенем и мороженое. Еда ему нравится, он берет, когда удается, добавку; стараясь наесться на весь день. Вечерами, дома (если квартира у Аркрайтов и впрямь стала ему домом), он не утруждает себя стряпней, просто съедает за шахматной доской несколько ломтей хлеба с сыром.

Один из его коллег – индиец по имени Ганапати. На работу Ганапати часто опаздывает, случается, не приходит и вовсе. Да и приходя, особого усердия не проявляет: сидит у себя в кабинетике, положив ноги на стол, и, судя по виду его, дремлет. Неявки свои Ганапати объясняет в самых общих словах («Плохо себя чувствовал»). Тем не менее никто его не корит. Ганапати, как выясняется, приобретение для «Интернэшнл компьютерс» особенно ценное. Этот индиец учился в Америке, получил там степень по вычислительной математике.

Он и Ганапати – единственные в группе программистов иностранцы. Когда позволяет погода, они прогуливаются после ланча по парку. К «Интернэшнл компьютерс», да и ко всему проекту «Атлас», Ганапати относится пренебрежительно. Возвращение в Англию было ошибкой, говорит он. Англичане не умеют мыслить масштабно. Надо было остаться в Америке. А что представляет собой жизнь в Южной Африке? Найдутся там перспективы для него?

Он отговаривает Ганапати от попыток перебраться туда. Южная Африка – страна очень отсталая, говорит он индийцу, там и компьютеров-то нет. О том, что чужаки, если только они не белые, в ней отнюдь не приветствуются, он не упоминает.

Пора наступает тоскливая, что ни день льет дождь, буйствует ветер. Ганапати на работе не появляется. Поскольку никто не интересуется почему, он решает выяснить это самостоятельно. Ганапати, подобно ему, от приобретения дома уклонился. Он живет в квартире на четвертом этаже муниципального дома. Долгое время на стук никто не отвечает. Потом Ганапати открывает дверь. Он в пижаме и сандалиях, из квартиры тянет парным теплом и какой-то гнильцой.

– Входите, – говорит тот, – не стойте на холоде!

Мебель в гостиной отсутствует, если не считать телевизора, кресла перед ним и двух раскаленных электрических обогревателей. Прямо за дверью свалены грудой мешки с мусором. От них-то гнилью и несет. Когда дверь закрывается, вонь становится совсем тошнотворной.

– Почему вы их не выбросите? – спрашивает он.

Ганапати мямлит нечто невнятное. Причину своего отсутствия на работе он тоже не объясняет. Похоже, у него попросту отсутствует какое ни на есть желание разговаривать.

Может быть, гадает он, у Ганапати прячется в спальне девушка – местная, какая-нибудь развязная машинисточка или продавщица из этого микрорайона, он видел таких в автобусе, когда ехал сюда. А то, глядишь, и индианка. Возможно, этим и объясняются все неявки Ганапати на работу: с ним живет красавица-индианка, и ему куда интереснее предаваться с нею любви – практикуя тантру, часами сдерживая оргазм, – чем писать машинные коды для «Атласа».

Он делает шаг к двери, намереваясь уйти, однако Ганапати качает головой.

– Может быть, выпьете воды? – предлагает он.

Вода у Ганапати из-под крана – чай и кофе закончились. Закончилась и еда. Еду он, собственно, и не покупает, только бананы, поскольку, как выясняется, ничего не готовит – не любит он стряпать, да и не умеет. Мусорные мешки и содержат-то по большей части банановые шкурки. На этом он и живет: