Когда пришла пора ехать, Виктор помрачнел.

– Приехать назад в Грегорию, повидать меня?

– Конечно, старина! – сказал Дин. Он даже пообещал, если Виктор того пожелает, взять его с собой в Штаты. Виктор ответил, что это дело надо обмозговать.

– Я иметь жена и малыш… Не иметь деньги… Я подумать.

Когда мы помахали ему на прощание из машины, в багровых отсветах заката засияла его обаятельная дружелюбная улыбка. За спиной у него виднелся унылый парк, в котором играли дети.

Сразу же за пределами Грегории дорога пошла под уклон, по обе стороны появились огромные деревья, а когда стемнело, мы услышали, как в их ветвях оглушительно шумят миллиарды насекомых, и шум этот напоминал непрерывный визгливый крик.

– Ого! – воскликнул Дин и включил фары, однако они не зажглись. – Что такое?! Что за новости, черт подери?! – И он, кипя от злости, принялся кулаком молотить по щитку. – Вот те на! Через джунгли придется ехать без света. Воображаю, какого страху мы натерпимся! Я ведь если что и увижу, так только когда мне посветит другая машина, а машин здесь и в помине нет! И фонарей, конечно, тоже? Черт подери, что же делать?

– Да езжай себе. Или лучше вернуться?

– Нет, ни за что! Поехали! С грехом пополам я дорогу вижу. Как-нибудь доберемся.

И тогда мы в кромешной тьме понеслись сквозь визг насекомых. Неожиданно мы почувствовали сильнейшее, едва переносимое зловоние и вспомнили, что на карте сразу после Грегории обозначено начало тропика Рака.

– Мы в другом тропике! Теперь понятно, откуда эта вонь! Только принюхайтесь!

Я высунул голову в окошко. Прямо в лицо мне летели насекомые. Стоило мне прислушаться к ветру, как поднялся оглушительный визг. Внезапно включились фары, и их свет выхватил из темноты заброшенную дорогу, которую сплошной стеной обступали поникшие змееподобные деревья не меньше сотни футов высотой.

– Сукин сын! – вопил на заднем сиденье Стэн. – Черти жареные!

Он ничуть не протрезвел. И мы вдруг поняли, что он все еще навеселе и счастливой душе его не страшны никакие джунгли, никакие тревоги. И тогда мы все рассмеялись.

– К черту все! Окунемся-ка мы в эти распроклятые джунгли, там и заночуем. Вперед! – воскликнул Дин. – Старина Стэн прав. Старине Стэну все равно! Он просто одурел от баб, от травки и от этого сумасшедшего, потрясающего, нечеловеческого мамбо, которое так гремело, что мои барабанные перепонки до сих пор отстукивают ритм. Молодчина! Умеет балдеть на все сто!

Сняв майки, мы, голые до пояса, мчались сквозь джунгли. Ни одного городка – ничего, только непролазные джунгли, мили, мили, спуск и нарастающий вой, все громче визг насекомых, все выше деревья, все душнее зловоние, к которому мы в конце концов притерпелись, сочтя его даже приятным.

– Вот бы раздеться догола и катить, катить по этим джунглям! – сказал Дин. – Нет, черт возьми, так я и сделаю, вот только отыщу подходящее место.

Внезапно впереди возник Лимон, городок в джунглях, – несколько бурых фонарей, черные тени, огромное небо над головой и группка людей перед скоплением деревянных лачуг – тропический перекресток.

Мы попали в невообразимую глушь. Жара стояла почище, чем июньской ночью в печи новоорлеанского булочника. На улице здесь и там непринужденно беседовали рассевшиеся в темноте семейства. Изредка подходили девушки, правда чересчур молодые, и с любопытством нас разглядывали. Они были грязные и босые. Мы облокотились о перила деревянной веранды покосившегося магазинчика. На заваленном мешками с мукой прилавке валялся облепленный мухами гниющий ананас. Внутри горела масляная лампа, снаружи – еще несколько бурых фонарей, а все остальное было черным-черно. К тому времени мы уже валились с ног от усталости и, конечно же, мечтали поспать. С этой целью мы проехали несколько ярдов по грунтовой дороге до задов городка. Однако уснуть нам не давала неправдоподобная жара. Поэтому Дин взял одеяло, расстелил его на мягком горячем песке дороги и тут же задал храпака. Стэн растянулся на переднем сиденье «форда», распахнув в надежде на сквозняк обе дверцы, но не было даже намека на дуновение ветра. Отстрадав свое в луже пота на заднем сиденье, я вышел из машины и, покачиваясь, встал во тьме. Город уснул мгновенно; лишь лай собак нарушал тишину. Ну как тут было заснуть? Грудь, руки и лодыжки каждого из нас покрылись укусами тысяч москитов. И тут меня осенило: я влез на стальную крышу машины и растянулся на спине. И хотя ветерок так и не подул, сталь сохранила в себе частицу прохлады и высушила мою потную спину, вдавив в приставшие к коже лепешки грязи тысячи мертвых насекомых, и тогда я ясно понял, как затягивают человека джунгли, поглощая его целиком. Валяться летней ночью на крыше автомобиля лицом к черному небу было все равно что лежать в закрытом сундуке. Впервые в жизни погода не просто задевала меня за живое, не просто ласкала меня, морозила или вышибала из меня пот – она стала мной. Я слился с воздухом. Пока я спал, мое лицо нежно обвевали невидимые рои микроскопических насекомых, и от этого мне было легко и приятно. Мрачное беззвездное небо было недоступно взору. Всю ночь я мог лежать там, обратив лицо к небесам, пострадав при этом не больше, чем от наброшенной на глаза бархатной портьеры. Тонули в моей крови дохлые насекомые, делились между собой ее остатками еще живые москиты, а у меня по всему телу пошел зуд, и весь, от корней волос до кончиков пальцев, я пропах удушливым, гнилостным зловонием джунглей. Лежал я, конечно, без башмаков. Решив окончательно избавиться от пота, я встал, надел свою засиженную насекомыми футболку и снова лег. Место, где спал Дин, было отмечено сгустком тьмы на еще более черной дороге. Оттуда до меня доносился его храп. Храпел и Стэн.

В городке мелькал время от времени тусклый огонек – это шериф со слабым фонариком совершал свой обход, что-то бормоча себе под нос в ночи джунглей. Потом я увидел, как этот огонек, покачиваясь, приближается к нам, и услышал легкие шаги по мягкому песчано-травяному ковру. Подойдя, шериф направил свет фонаря на машину. Я приподнялся и посмотрел на него. Дрожащим, едва ли не жалобным, предельно нежным голосом он произнес: «Dormiendo?» – и показал на лежащего на дороге Дина. Я знал, что это значит «спать».

– Si, dormiendo.

– Bueno, bueno, – тихо сказал он сам себе и, с неохотой и грустью повернув назад, продолжил свой одинокий обход.

В Америке Господь не удосужился сотворить таких чудесных полицейских. Ни тебе подозрительности, ни нервозности, ни хлопот: он оберегал покой спящего города – и дело с концом.

Я снова вытянулся на своем стальном ложе и широко раскинул руки. То ли я лежал под открытым небом, то ли надо мной были ветви деревьев – я понятия не имел, да и не все ли равно? Открыв рот, я несколько раз глубоко вдохнул атмосферу джунглей. Не воздух это был, отнюдь не воздух, а осязаемая, живая эманация деревьев и болот. Я лежал не смыкая глаз. Где-то по ту сторону густой чащобы петухи принялись возвещать утреннюю зарю. Все еще ни воздуха, ни ветерка, ни росы, лишь всегдашняя тяжесть тропика Рака, придавившая всех нас к земле, трепетной частью которой мы были. В небе не появилось ни намека на рассвет. Внезапно я услышал, как во тьме яростно лают собаки, а потом до меня донесся слабый цокот лошадиных копыт. Он становился все отчетливее. Что за безумный ночной всадник явится сейчас передо мной? Наконец моему взору предстало видение: по дороге, прямо на Дина, рысью скакал призрачно-белый дикий конь. За ним скуля гнались собаки. Их мне было не видно, это были старые грязные псы джунглей, но конь был белый как снег и огромный; казалось, он даже фосфоресцирует, и разглядеть его было нетрудно. Я не испытывал страха за Дина. Конь увидел его, промчался у самой его головы, потом, величественный, как корабль, миновал машину, негромко заржал и, донимаемый собаками, проскакал через город, скрывшись в джунглях на другом его краю. И снова я слышал лишь слабый, замирающий в зарослях стук копыт. Собаки угомонились, уселись и принялись облизываться. Что это был за конь? Что за миф или призрак, что за дух? Когда проснулся Дин, я ему все рассказал. Он решил, что мне это приснилось. Однако потом вспомнил, что и сам вроде бы видел во сне белого коня, и тогда я сказал ему, что это был не сон. Потихоньку проснулся и Стэн Шефард. Стоило нам зашевелиться, как мы вновь взмокли от пота. Вокруг все еще была кромешная тьма.