И это приподнято-веселое настроение то здесь, то там порою омрачалось тем, что очень скоро приобрело у нас бытовое наименование «восьмой пули».

Восьмая пуля — это та пуля в браунингах, которая закладывается в ствол и про которую, когда выбрасывают обойму, часто забывают.

Молодежь, не всегда дисциплинированная и любящая повозиться зря с оружием, делалась жертвой этой забытой восьмой пули. То в одной, то в другой самообороне кто-нибудь нечаянно подстреливал друг друга — и из рядов самообороны выбывал боец. Можно насчитать больше десятка таких случаев неосторожного обращения с оружием, правда, по счастью, не оканчивавшихся смертным исходом.

Руководителям дружин стоило много усилий, пока удалось добиться соответствующего обращения с оружием: к концу существования у нас самообороны дружинники уже научились смотреть на оружие, как на серьезную, требующую к себе серьезного обращения, вещь…

8. «Разрыв сердца»

В ноябрьские дни, когда дружины самообороны были надлежаще организованы и играли видную, если не единственную, роль в охране города от усиливающихся с каждым днем грабежей и убийств, еврейская самооборона напала на след убийцы братьев Винер и Лагутина.

Следственные власти и полиция не торопились искать организаторов и физических исполнителей избиения у дома Кузнеца. Молва и ряд объективных данных указывали на то, что в этом деле видную роль играла полиция. Называли пристава третьей полицейской части Щеглова, являвшегося душой черносотенных организаций и руководителем хулиганских банд. Щеглова власти, во избежание неприятных неожиданностей, убрали с иркутского горизонта, дав ему двухмесячный отпуск в Европейскую Россию, а о выяснении остальных участников убийства и не помышляли.

Самообороны, располагая кадрами дружинников в самых широких слоях населения, решили попытаться найти убийц. Были даны соответствующие задания и скоро от мелких торговцев хлебного базара стали поступать секретные сведения, что убийцами братьев Винер и главными участниками погрома у Управления Забайкальской жел. дороги являются несколько мясников, торгующих на этом базаре и что один из них, некто Ульянов, и по сие время находится в Иркутске на своем прежнем месте. Самооборона проверила эти сообщения и установила, что они правильны. Тогда представители самообороны внезапно явились к судебному следователю, представили ему имеющиеся в их распоряжении сведения и потребовали немедленного ареста Ульянова. Судебному следователю пришлось подчиниться этому решительному требованию.

Взяли извозчиков, один дружинник уселся вместе со следователем, другие поместились на следующих извозчиках. Еще на одном извозчике уселись полицейские, которых взял с собою следователь.

Так повезли мы следователя арестовывать убийцу.

Ульянова застали за мясным прилавком в окровавленном фартуке с топором в руках (может быть, именно с тем самым, которым он расправлялся 17-го октября со своими жертвами).

Он смутился, когда ему заявили, что он арестован. Но быстро оправился и, скинув фартук, почти весело вскочил на пролетку с полицейскими. Его повезли в тюрьму. Дружинники сопровождали следователя, убийцу и полицейских до самой тюрьмы. И, только сдав тюремной администрации Ульянова, дружинники сочли свою миссию оконченной.

Было это 11-го ноября.

А через час труп Федора Ульянова был найден в одном из коридоров иркутского тюремного замка.

Скоропостижная смерть этого погромщика вызвала вполне основательные подозрения, что Ульянова поторопились убрать, как ненужного свидетеля, идейные руководители и вдохновители черносотенного движения. Общественное мнение потребовало самого тщательного и авторитетного вскрытия трупа Ульянова для установления причин внезапной его смерти. Такое вскрытие было произведено в присутствии ряда известных в Иркутске врачей, и в результате этого вскрытия появилось в «Губернских Ведомостях» следующее разъяснение:

«Породившая так много разных толков среди публики смерть содержавшегося в иркутском тюремном замке арестанта Федора Ульянова, обвинявшегося в убийстве братьев Винер, как выяснилось судебно-медицинским вскрытием, произошла от разрыва сердца. Установлено, что покойный сильно злоупотреблял спиртными напитками». («Иркут. Губ. Вед» от 25 ноября 1905 г. № 1216).

В «Восточном Обозрении» результаты вскрытия трупа убийцы были опубликованы более подробно:

«На основании данных вскрытия, химического и бактериологического исследования внутренностей Федора Ульянова, следует признать, что смерть его последовала от паралича болезненно-измененного сердца (бурое перерождение мышц и уплотнение стенки) при наличии болезненных изменений во всех органах специфического происхождения. Найденные на теле покойного кровоподтеки по свойству своему — незначительности их, отсутствию повреждения в костях и во внутренних органах — таковы, что причиной смерти Федора Ульянова быть не могли. Означенные повреждения свежего происхождения и могли произойти во время борьбы при сопротивлении (например, при аресте). Признаков насильственной смерти вскрытием и химическим исследованием не обнаружено. На предложенный следователю вопрос: мог ли описанный паралич сердца произойти вследствие нервного потрясения, — врачи ответили утвердительно. Изложенное мнение подписали доктора: Заборовский (пр. — доцент при кафедре судебной медицины Московского университета), Губерман (прозектор при Харьковской больнице), Синев (прозектор при Одесской больнице), Лиокумович (воен. врач), Ельяшевич, Брянцев и Браун» («Восточное Обозрение» № 261 от 29 ноября 1905 г.).

Такое авторитетное свидетельство врачей, большинству которых общество вполне доверяло, многих успокоило и примирило с мыслью: убийца братьев Винер умер от разрыва сердца, вследствие нервного потрясения…

Но были и такие, кто не примирились с нею, несмотря на столь веско-научное свидетельство.

И, действительно, значительно позже, только в 1906–1907 годах удалось установить настоящую правду, что врачи невольно совершили грубую ошибку и были введены в заблуждение своеобразным «искусством» невежественных уголовных арестантов.

Забегая немного вперед, хочу закончить с судьбою убийцы, рассказать как он был убит.

В 1907 году, когда я перед ссылкой отсиживал в иркутской тюрьме, мне приходилось в качестве старосты встречаться с «ответственными» представителями уголовного населения тюрьмы. Разговорились как-то с одним из них о наших взаимоотношениях (они только что тогда начинали портиться, эти взаимоотношения между «политикой» и уголовными).

Не помню как, но я перевел разговор на слухи о смерти убийцы братьев Винер. К этому времени у нас уже имелись сведения, что Ульянов умер не от «разрыва сердца» без насилия.

Мой собеседник оказался хорошо осведомленным в этом событии: сам сидел тогда на том коридоре, где был найден убитым Ульянов, — и рассказал мне следующее:

«Привели к нам в камеру супчика этого: парень веселый, здоровый. Огляделся, приладился на нарах, местечко себе устроил. Ребята поглядели на него, попринюхались: ничего, видать, блатной парнишка. То да се, дошло дело до разговора. Откуда, за что, почему?

Парень носом вертит:

— Да что, ребята, за жидов засыпался!

— Как так?

— Да так. Слыхали, — говорит, — про праздничек возле дома Кузнеца, возле забастовщиков?

— Это, когда драчишка-то там была?

— Да! Ну, вот, припаяли меня. Объявляют: ты убил Винеров этих, жиденят, значит… Ну и забарабали!

Наши услыхали про это дело — виду никакого не подали. Которые посолиднее, еще кой-о-чем порасспрошали парня. Вызнали у него, что