После обеда молодежь отправилась на свою обычную прогулку: вначале шли вокруг дома, полюбовались вырезанными на фасаде фигурами, затем по лестнице спустились в парк. Тропинки были не подметены, Лизонька поддавала опавшие листья носком туфельки, с каждым ударом туфелька поднималась все выше. Павла недовольно закашляла: не пристало так легкомысленно вести себя деве! Ксаверий тоже шуршал листьями, вторил веселому смеху девушки и все не решался приступить к главному, все прикидывал, а не будет ли это предательством по отношению к собственной семье. Все-таки Лизонька иностранка, да еще русская, стоит ли ее так близко подпускать к тайнам дома Гондлевских?

Дело в том, что Ксаверий решил сообщить Лизе о русском офицере в подвале. Вызвано это было отнюдь не излишней болтливостью. Он не принадлежал к той породе людей, которые физически не в состоянии хранить тайны: они их распирают, дышать свободно не дают. И уж никак не желание помочь несчастному привело Ксаверия к такому решению. После подслушанного в библиотеке разговора княжич решил, что во имя своей любви должен действовать немедленно и рассчитывать только на свои силы. «Ad cogitantum et agendum homo natus est»[34]— учат древние. Мать, при видимой мягкости, была необычайно тверда в решениях, которые касались славы дома Гондлевских. У Ксаверия не было сомнения, что она в конце концов уговорит отца, поэтому единственным способом избавиться от постылой свадьбы было, как ни грубо это звучит, выкурить Лизоньку Сурмилову из замка, и чем скорее, тем лучше.

Пока он не знал, для чего ему нужен сидящий в подвале офицер, но чувствовал, что может такое-этакое в помощь ему образоваться. Девица, к которой он недавно испытывал явную симпатию, теперь была для него «anguis in herba» — змея в траве, как говорили латиняне, то есть смертельной опасностью. Но даже в мыслях ему было неприятно называть Лизоньку змеей. Она добра, на этом Ксаверий и строил свой план. Конечно, Лизонька постарается облегчить судьбу соотечественника. В тридцати верстах или около того стоит русская армия, она захочет с ней связаться. Там дело закрутится, и, смотришь, Лизонька в сопровождении отряда драгун отбудет на родину.

Лиза сама помогла Ксаверию коснуться щекотливой темы:

— Ваш папенька был так рассержен за обедом. Право, не понимаю, чем мог быть вызван его гнев.

— О, он вполне объясним. Отец схватил человека, которого считает виновным в смерти моего старшего брата Онуфрия. Брат был убит прошлой осенью.

— Это ужасно. Позвольте выразить мое соболезнование. И что же, понадобился целый год, чтоб отыскать убийцу?

— Отец ничего не знает наверняка. Все это только предположение. Этот человек — русский офицер, и сейчас он находится здесь в подвале.

— Ка-ак? Русский? Но зачем ему было убивать вашего брата?

— Все это тайны за семью печатями. Но отец считает: «Pereat mundus, fiat justitia».

— Наверно, он считает очень мудро, но я не понимаю.

— Ах да. Это латинская пословица. Правосудие должно случиться, хотя бы погиб мир.

— Князь Ксаверий, вы говорите загадками. — Лизоньку уже покинуло беспечное настроение, и говорила она очень серьезно. — Если у вас нет прямых доказательств вины этого человека, то зачем же держать его в подвале?

— Лизонька, порой вы очень наивны! Можно подумать, что на вашей родине поступают иначе. Этого офицера держат, чтоб допросить подобающим образом. Боюсь только, что он не скажет батюшке правды… вернее, вообще откажется говорить.

— Даже если откровенность послужит его освобождению? Невероятно!

— Прелестная Лиза, вы так молоды и непосредственны! Кажется, у русских тоже есть выражение: нашла коса на камень.

— Но, может быть, я могу чем-нибудь помочь русскому офицеру? Увидев перед собой соотечественницу, он, может быть, захочет облегчить свою совесть… а если он невиновен, указать способ помочь ему.

Ксаверий с трудом сдержал улыбку удовлетворения, Лизонька заглотила крючок. Экая милая и чуткая девица! Конечно, возлюбленная его пани Крыся даст сто очков вперед, но разволновавшаяся Лизонька — румянец во всю щеку, в глазах испуг, блеск и решимость, губки сложены бантом — in toto[35]прекрасна.

— А вы решитесь идти ночью в подвал к русскому офицеру? Визит этот должен быть совершенной тайной. Мой отец ни в коем случае не должен знать об этом.

— Я пойду.

— А ваша дуэнья?

— Обману.

Пыхтящая сзади Павла уловила слишком уж страстные ноты в речи своей подопечной и, боясь проклятого «amore», бросилась догонять пару со словами:

— Пора домой, моя дева, пора в спаленку отдохнуть. Сыро, холодно, поздно!

— Павла, право, ты бываешь несносна!

Однако на этот раз Лиза сочла за благо подчиниться дуэнье. Не надо заранее ее сердить. Лестницу к замку Ксаверий и Лизонька преодолели на одном дыхании, и, пока тучная Павла, вцепившись в перила и закатив глаза, ловила широко распахнутым ртом воздух, пытаясь восстановить силы для нового броска наверх, они успели наметить план действий.

Сегодня же ночью… Как пробьют часы двенадцать… Ксаверий будет ждать ее в конце коридора. Одеться потеплее, потому что в подвале холодно. Все!

Уже после ужина Лиза впала в сомнамбулическое состояние, в котором сознание как бы расстраивается, а руки-ноги делают все автоматически, в силу привычки. Предстоящее свидание с несчастным соотечественником пугало и волновало ее. Она одинока, она на чужбине, но сегодня ночью ей дано увидеть страждущую душу, которой еще тяжелее, и она должна облегчить эти страдания. О, незнакомец! Лизонька обращалась к некоему фантому со страстными речами, которые изобиловали словами: страшный рок, Провидение, попранная справедливость, облегченная совесть и так далее.

Вечером она с необычайной заботливостью уложила спать Павлу, только что колыбельную ей не спела. Вскоре дуэнья возвестила о своем состоянии характерным посвистыванием, Павла часто во сне вела себя, как закипающий чайник, но, зная ее беспокойный нрав, Лиза тоже решила лечь и прикинуться спящей. При этом девушка не только не разделась, но даже туфли не сняла. Только бы часы не испортились, пробили, как положено, двенадцать раз, а то будешь всю ночь загибать пальцы.

Часы не испортились, и в назначенное время Лизонька встретилась с Ксаверием.

— Все в порядке. Ключи у меня. Подвал не охраняют.

При выходе из дома Ксаверий запалил факел. Поспешая к заветной двери, они держались у стены, факел княжич прикрывал плащом. Замок открылся без малейшего лязга, видно, на масло для замков денег в замке не экономили. Факел скупо освещал покатую, узкую лестницу. Лизонька держалась за стену, но время от времени брезгливо отдергивала руку, ощущая под пальцами что-то мягкое, податливое, живое. Это был мох, проросший сквозь щели, но Лизоньке представлялись мыши, целые полчища омерзительных тварей. Видел бы ее сейчас отец… или князь Матвей! Не такая уж она кроткая, она воинственная дева-амазонка, а может быть, сама Юлия, которая ради возлюбленного пошла в склеп.