— Упокой, господи, душу Вилька! — сказал Мацько.

И вздохнул с облегчением, радуясь, что не найдет в Богданце никакого урона, кроме разве того, что мог приключиться от долгого его отсутствия.

Все и впрямь обошлось без урона; напротив, стада стали больше, от небольшого табунка кобылиц уже были жеребята-двухлетки, некоторые из них, от боевых фризских коней, рослые и сильные необычайно. Мацько потерпел урон только в людях — бежали невольники, но всего несколько человек, потому что бежать они могли только в Силезию, а тамошние немецкие или онемеченные рыцари-разбойники обходились с невольниками хуже, чем польская шляхта. Но старый обширный дом пришел в еще больший упадок. Глиняный пол потрескался, стены и потолки покосились, а лиственничные балки, поставленные назад тому лет двести, если не больше, стали уже гнить. Во всех горницах, где некогда обитал обширный род Градов Богданецких, от обильных летних дождей появились потеки. Крыша продырявилась и поросла целыми островками зеленого и рыжего моха. Все строение осело и напоминало большой трухлявый гриб.

— Кабы приглядывать, дом бы еще постоял, ветшать-то стал недавно, — говорил Мацько старому приказчику Кондрату, который в отсутствие хозяина управлял Богданцем.

Помолчав, он прибавил:

— Я бы как-нибудь дожил свой век, а вот Збышку надо замок построить.

— Господи! Замок?

— Да, а разве что?

Построить замок для Збышка и для будущего его потомства — это было заветное желание старика. Он знал, что если шляхтич живет не в простой усадьбе, а за рвом и острогом, да стража у него со сторожевой башни озирает околицу, так он и у соседей «в почете», и вельможей ему легче стать. Самому Мацьку не много уж было надобно, но для Збышка и его сыновей он не хотел мириться на малом, особенно теперь, когда так разрослись владения.

«Эх, женился бы он на Ягенке, — думал Мацько, — да взял за нею Мочидолы и наследство аббата, ну, тогда никто во всей околице не мог бы с нами равняться. Вот бы дал бог!»

Но все зависело от того, вернется ли Збышко, а тут можно было только уповать на бога. Говорил себе Мацько, что надобно ему теперь угождать богу и не только не гневить его, но постараться задобрить. Потому-то и не жалел он для кшесненского костела ни воска, ни хлеба, ни дичи, а однажды, приехав вечером в Згожелицы, сказал Ягенке:

— Завтра еду в Краков поклониться гробу нашей святой королевы Ядвиги.

Та со страху даже с лавки вскочила.

— Ужель худые вести?

— Никаких вестей не было, да и быть пока не могло. А вот помнишь, как хворал я от железного осколыша в боку, — вы еще в ту пору ходили со Збышком за бобрами, — дал я обет тогда, коли бог вернет мне здоровье, сходить ко гробу королевы. Все вы очень тогда меня одобряли. Оно и правильно! Святых у господа бога не занимать стать, да не всякий святой столько значит, сколько наша королева, а ее я еще потому не хочу прогневить, что речь идет о Збышке.

— Правда! Истинная правда! — воскликнула Ягенка. — Но ведь вы едва успели воротиться из таких трудных странствий…

— Ну что ж! Лучше уж сразу от всего отделаться, а потом спокойно сидеть дома да Збышка поджидать. Коли только будет ему королева перед богом заступницей, так с ним, при доброй-то броне, и десятку немцев не справиться… А потом я в доброй надежде примусь строить замок.

— Угомону вы не знаете!

— Ничего, я еще крепкий. Я тебе еще вот что скажу. Ясько из дому рвется, пускай съездит со мной. Человек я опытный и сумею его удержать. А случись что — руки-то у парня чешутся, — так ты знаешь, что драться мне не внове и пешему и конному, и на мечах и на секирах…

— Знаю! Никто лучше вас его не убережет.

— Только, думаю я, драться не придется; покуда жива была королева, в Кракове полным-полно было иноземных рыцарей, они наезжали на красу ее любоваться, а теперь предпочитают держать путь на Мальборк, там пузатее бочки с мальвазией.

— Да, ведь у нас новая королева[29].

Мацько поморщился и махнул рукой:

— Видал я ее, и говорить-то неохота, поняла?

Помолчав, он прибавил:

— Через три-четыре недельки домой воротимся.

Так оно и случилось. Старый рыцарь заставил Яська рыцарской честью и головой Георгия Победоносца поклясться, что он не будет настаивать на том, чтобы ехать еще куда-нибудь, и они отправились в путь.

В Краков они прибыли без приключений: в стране было спокойно, онемеченные пограничные князьки и немецкие рыцари-разбойники, устрашась могущества королевства и храбрости его жителей, прекратили набеги. Побывав у гроба королевы, Мацько и Ясько через Повалу из Тачева и княжича Ямонта попали к королевскому двору. Мацько думал, что и при дворе, и у правителей все кинутся расспрашивать его про крестоносцев, как человека, который хорошо их узнал и присмотрелся к ним. Но после разговора с канцлером и краковским мечником он, к своему удивлению, убедился, что о крестоносцах они знают больше его самого. Им до мельчайших подробностей было известно все, что делалось и в самом Мальборке, и в других, даже самых отдаленных, замках. Они знали, кто где предводительствует, сколько где солдат и пушек, сколько времени требуется на сбор и что думают делать крестоносцы в случае войны. Они даже знали, какого нрава тот или иной комтур — порывист он, горяч или рассудителен, — и все записывали так тщательно, будто завтра должна была уже вспыхнуть война.

Старый рыцарь очень этому обрадовался, он понял, что в Кракове к войне готовятся с большим толком, умом и размахом, чем в Мальборке. «Храбрости дал нам бог, может, столько же, а может, и побольше, но уж дальновидности наверняка побольше отпустил», — говорил себе Мацько. Так оно в ту пору и было. Вскоре Мацько узнал, откуда поступают все сведения: их доставляли сами жители Пруссии, люди всех сословий, и поляки, и немцы. Орден возбудил против себя такую ненависть, что все в Пруссии, как избавленья, ждали прихода войск Ягайла.

Вспомнилось тут Мацьку, что в свое время говорил в Мальборке Зындрам из Машковиц.

«Вот это голова! Что и говорить, ума палата!» — повторял в душе старик.

Он припомнил слово в слово, что говорил тогда Зындрам, а когда юный Ясько стал расспрашивать про крестоносцев, даже позаимствовал мудрые мысли славного рыцаря.

— Сильны они, собаки, — сказал Мацько, — но как ты думаешь, не вылетит ли из седла даже самый могучий рыцарь, коли у него подрезаны подпруги и стремена?

— Вылетит, как пить дать вылетит! — ответил юноша.

— Вот видишь! — громовым голосом воскликнул Мацько. — Я и хотел, чтоб ты это смекнул!