что больше не собираешься этого делать, — сказал Изен. Удивительно, но он все еще был в сознании.

Хардт не остановился, продевая новый волос в иглу:

— Я не хотел. У меня не было выбора.

Изен уставился на брата покрасневшими от слез глазами, на его лице выступил пот. «Убивать — это всегда выбор, Хардт. Твои слова, не мои». Они обменялись взглядами. Мне было более чем интересно узнать, что произошло между ними. Спустя три года мне удалось раскрутить эту историю, хотя и не без изрядной доли спиртного. Но это не моя история, чтобы ею делиться.

— Еще раз, Эска, — сказал Хардт. Я еще раз собрала плоть вместе.

К тому времени, как Хардт закончил, мы все были измотаны. Я часто думаю, что для исцеления человека требуется столько же усилий и энергии, сколько и для того, чтобы исцелиться самому. С годами я прониклась большим уважением к биомантам и еще бо́льшим — к врачам, которые полагаются только на свои навыки и знания.

Мы дали Изену поспать, и Хардт тоже задремал. Наше положение было настолько безопасным, насколько это было возможно, поскольку в пустую комнату был только один вход. Йорин и Тамура продолжали наблюдать за коридором. Йорин был недоволен, но промолчал об этом. У Тамуры было серьезное выражение лица, и он ничего не сказал; думаю, это напугало меня больше, чем количество крови Изена на полу и на моих руках. Я подумала о том, чтобы попытаться уснуть, но поняла, что не смогу. Сколько бы ни пыталась.

Мы были близки к поверхности, к свободе. Я это чувствовала. У меня не было доказательств, но я все равно это знала. Мне не терпелось двигаться дальше. Не раз я бросала взгляд на спящего Изена, и часть меня — ужасная, коварная часть меня — надеялась, что он умрет.

Глава 33

В академии ходили слухи о нас с Джозефом. Сначала мы оба были слишком молоды, но через несколько лет слухи начали всплывать на поверхность. Я бы поставила все состояние, которое выиграла и проиграла за эти годы, на то, что эти слухи распускала сучка-шлюшка. Лесрей пользовалась любой возможностью, чтобы усложнить мне жизнь.

Мы с Джозефом почти все время проводили вместе. Мы вместе тренировались. Мы вместе ели. Мы вместе спали. Я полагаю, что с наступлением половой зрелости было неизбежно, что люди начнут задавать вопросы о наших отношениях. Наставникам было все равно. Нет, это неправда — наставникам было не все равно. Я думаю, они одобряли все, что могло укрепить связь между нами. Они всегда очень боялись, что Джозеф может дезертировать, особенно учитывая его откровенные взгляды на войну. Я думаю, это могло быть еще и из-за того, что он вырос так близко к границе. Он прекрасно понимал, как мало на самом деле различий между орранцами и терреланцами, если не считать имени.

Джозеф всегда ненавидел войну. В этом нет ничего удивительного, учитывая то, что он потерял и что увидел. Однажды он рассказал мне об этом с каменным лицом, кипя от ярости. О родителях, которые любили его и относились к нему как к маленькому чуду. О старшей сестре, которая мучила его сотнями забавных способов и всегда была рядом, чтобы защитить его, когда он в этом нуждался. О деревне, жители которой работали на болотистых землях рядом с ближайшей рекой и были такими же бедными, как и грязь, в которой они копались. И он рассказал мне об их гибели от рук первых терреланцев, пересекших границу. Я оплакала их за него, хотя он отказывался плакать сам.

Он обвинял орранцев в войне, утверждая, что это они во всем виноваты. Я всегда считала, что война — это скорее взаимные усилия. Если бы одна из сторон не хотела сражаться, они бы использовали больше слов и меньше мечей.

В академии до меня доходили слухи. До нас обоих доходили. Сначала мы смеялись над ними, возможно, даже подливали масла в огонь, держась за руки и демонстрируя больше любви на публике. Но эти слухи и инсинуации вскоре вывели меня из терпения. Стало трудно наблюдать, как люди перешептываются, когда мы проходили мимо, видеть, как хитрые глаза бросают взгляды в нашу сторону. Я всегда воспринимала эти слухи как нечто более грубое. Я уловила, как за моей спиной шепотом произнесли странные слова: потаскуха и проститутка. В то время как Джозефа чаще всего хвалили за то, что годы упорного труда, наконец, принесли свои плоды. Мне было всего двенадцать лет, и я была девственницей, но слухи заклеймили меня как шлюху и сделали изгоем среди моих сверстников. Только Джозефа, казалось, не волновало, что обо мне говорят. Его хвалили за такое великодушие.

Что бы ни говорили слухи, между нами никогда не было романтических чувств. Мы были братом и сестрой во всем, кроме крови. Даже ближе, чем родные брат и сестра. Пахты называют это связью душ. Два человека, связанные самой своей сущностью. Две половинки становятся единым целым только тогда, когда они вместе. Я почувствовала это в разрушенном городе Джиннов. Я почувствовала себя сломанной пополам, какая-то часть меня отсутствовала. Я не могла избавиться от чувства, что оттолкнула Джозефа, чтобы продолжить свое увлечение Изеном, и теперь, когда этому пришел конец, я хотела вернуть своего лучшего друга. Я хотела извиниться перед ним, и почувствовать утешение и успокоение в его сострадании. Я хотела снова почувствовать себя целой.

Про́клятые больше не нападали. Йорин утверждал, что слышал шум, шарканье ног по камню вдалеке, но мы ничего не видели. Мы все надеялись, что они усвоили урок. Я не думаю, что кто-то из нас был готов к еще одному бою.

Когда Хардт проснулся, он снова проверил, как там Изен, и младший брат начал приходить в себя. Он был жив, но его боль была очевидна, и я не раз замечала, что Хардт выглядит обеспокоенным. Я молча гадала, сможет ли Изен когда-нибудь снова ходить, не прихрамывая, и узнала горькую правду о себе: мне было все равно. Мы наелись грибов и подняли Изена с земли. Хардт почти нес своего брата, когда мы двинулись дальше.

У нас закончилось масло, поэтому мы оставили фонари. Еще одно, что нам теперь не нужно было нести. К счастью, мы все ели «шампиньоны», и грибы давали нам неплохое ночное зрение, даже в такой темноте. Тамура снова шел впереди, следуя за легким ветерком, который обдувал его кожу.

Предвкушение может быть ужасной вещью,