Хотя смерть Альберта перевернула жизнь Виктории, неизменным оставалось одно – ее отношения со старшим сыном. Виктория зорко следила за сыном, не упуская возможности попенять ему за любое упущение – чрезмерные траты, легкомысленные развлечения, будь то азартные игры в казино Бадена или кутежи в парижских кабаре.

«Сегодня Берти и Аликс покинули Фрогмор, и вид у обоих был нездоровый. Все мы за нее очень тревожимся. Берти утверждает, что хорошо о ней заботится, но если он и дальше намерен выходить в свет каждую ночь, она превратится в скелет. – Виктория делилась опасениями с Вики. – О, как же наш бедный глупый Берти отличается от милого папы, который еще до того, как ему исполнился двадцать один год, так нежно, мудро, по-матерински меня опекал!»[208]

Принцесса Уэльская тоже страдала от придирок свекрови. Пока Александра ходила в невестах, она казалась Виктории ангелом во плоти, но при ближайшем рассмотрении свекровь обнаружила в ней множество недостатков. Александра была вопиюще непунктуальной. Во всех резиденциях принца часы переводили на полчаса вперед, чтобы ее высочество успевала вовремя спускаться к завтраку. Она мало читала, плохо писала по-английски, а на уме у нее были одни только наряды. Как и Берти, она предпочитала порхать на балах, а не проводить вечера в чинных беседах с министрами, как рекомендовала ей свекровь.

«Надеюсь, что в Париже милая Аликс не будет чересчур тратиться на платья, – намекала Виктория. – Наше общество настроено против излишней роскоши, невоздержанности и мотовства, присущих высшему свету. В пример ставят мою простоту… Пусть милая Аликс откажется от любых попыток перещеголять лондонских дам и пусть ее главным отличием станет элегантная простота»[209].

Любопытно, что при встречах с обаятельной невесткой Виктория таяла и расточала комплименты «милой Аликс». Но стоило той оказаться за порогом, как очарование развеивалось, и свекровь принималась язвить ее на бумаге. Впрочем, к невестке королева была терпимее, чем к сыну.

В Лондоне Берти и Александра обосновались в Марлборо-Хаусе, помпезном особняке, выстроенном Кристофером Реном для первого герцога Марлборо еще в начале XVIII столетия. До принца Уэльского в особняке проживала вдовствующая королева Аделаида. После ее смерти в 1849 году королева настояла на особом акте парламента, согласно которому апартаменты переходили во владения наследника.

Настоящий джентльмен и уж тем более принц не мог бы обойтись без загородной усадьбы. Здесь Берти тоже повезло. По совершеннолетии он стал получать доход с герцогства Корнуолльского, которое благодаря эффективному управлению Альберта приносило почти 60 тысяч фунтов в год. Со свойственной ему практичностью, Альберт откладывал деньги для сына, надеясь, что тот распорядится ими с умом. Когда Берти добрался до «копилки», сумма набежала немалая – около 600 тысяч фунтов. Этих денег хватило не только на обустройство Марлборо-Хауса, покупку мебели и выезда, но также на приобретения усадьбы Сандрингем в Норфолке, которая обошлась принцу в 220 тысяч фунтов.

Усадьба, ранее принадлежавшая пасынку лорда Палмерстона, являла собой довольно унылое зрелище, но за несколько лет принц Уэльский превратил ее в образцовое поместье. Солидное георгианское здание окружали теплицы и огороды, итальянский и альпийский сады, зверинец для экзотической фауны, которую принц привозил из путешествий, и питомники для собачек принцессы. Хозяин позаботился о близлежащих деревнях: были проложены дороги, построены школы и больница, новые фермы и коттеджи для арендаторов.

Если принц Уэльский рассчитывал укрыться от матери в Норфолке, он глубоко ошибался. Ее придирчивый взор настигал его и там. С появлением внуков Виктория не ослабила контроль: в вопросах материнства, как и во всех других, она считала себя признанным экспертом. «Скажите Берти прямо, без обиняков, как следует припугните его и дайте ему понять, что у меня есть полное право вмешиваться в воспитание его ребенка и что он не должен принимать никаких решений в отношении мальчика, не посоветовавшись со мной»[210], – просила она престарелого дядю Леопольда.

Имя для первенца она выбрала сама, о чем Берти узнал постфактум, из третьих рук. Принц Уэльский был раздосадован не на шутку. Ему не нравилось ни имя Альберт Виктор, ни самодурство матери, решившей, что Великобританией должны править только Альберты. Но спорить с Викторией было бесполезно. Проще добавить еще два имени к первым двум – Кристиан и Эдуард. Виктория демонстративно называла внука Альбертом, но дома он был известен исключительно как Эдди.

За Альбертом Виктором, появившимся на свет в 1864 году, последовало еще пятеро детей: Георг (1865), Луиза (1867), Виктория (1868), Мод (1869) и малыш, который скончался вскоре после рождения в 1871 году.

«Такие неучтивые, дурно воспитанные дети. Они мне совсем не нравятся», – записала бабушка, когда внуки в очередной раз вывели ее из себя криками и беготней. Они росли сорванцами – перебивали взрослых, ломали игрушки и с воплями носились по саду. Отношения с бабушкой у внучек не складывались. От перспективы провести несколько недель в Балморале, где было так холодно и скучно, маленькие принцессы закатывали истерику.

Нежная мать, Александра обожала проводить время с детьми, купать их и читать им книги. В 1879 году она была вне себя от беспокойства, отпуская сыновей в кругосветное плавание. За три года мальчикам предстояло совершить три путешествия – на Карибы, в Испанию и Ирландию и в Австралию и Новую Зеландию, обогнув Южную Америку, а на обратном пути остановиться в Японии, Китае, Сингапуре, Египте, Палестине и Греции. Тоскуя по сыновьям-подросткам, Александра писала им забавные сюсюкающие письма: «…каждое утро мне чудится, будто ваши голоски попискивают мне в ухо, но это всего лишь белые котята, которых ваши сестры кладут мне на подушку»[211]. В своих ответах Эдди и Джорджи называли ее «Милаямама» – Motherdear.

Современники с теплотой относились к Александре. Стройная, элегантная, с большими прозрачными глазами и приветливой улыбкой – воплощение аристократизма и элегантности. Даже на фотографиях 1890-х годов она кажется ровесницей своих дочерей. Но изящная фигура таила в себе изъян, а за улыбкой подчас скрывалось полное непонимание происходящего.

В феврале 1867 года принцессу едва не искалечила ревматическая лихорадка. Поначалу Александра связывала ломоту в костях с беременностью, но после рождения Луизы боли только усилились. Принцесса Уэльская металась в жару. Есть она не могла, так сильно опухли губы, из-за ударных доз лекарств у нее началась бессонница. Александра звала мужа… а он проводил вечера в клубе. Жалобы супруги казались ему обычным нытьем, и у него попросту не хватало терпения сидеть у постели больной. Фрейлины были потрясены бесчувственностью принца. Возможно, королева была не так уж не права, считая великовозрастного сына вздорным мальчишкой.