— Очень милое. На мой вкус, слегка вульгарно, но я все равно буду улыбаться всякий раз, надевая его.

Американка с яростью глазах двинулась вперед:

— Ты, падаль!..

Янус шагнул ей навстречу:

— Хватит, хватит, дорогая! Мне бы очень не хотелось, чтобы ваши последние вздохи были омрачены ссорой.

Сэм сплюнул кровь на землю у себя под ногами:

— Значит, вы собираетесь нас убить. Конец болтовне о моральном превосходстве. Вы всего лишь дешевый вор и убийца. Никогда у вас не хватало мозгов, чтобы самому найти сокровище, и вы вечно скатывались к воровству.

Бенедикт нахмурился:

— У вас слишком мерзкий язык, не так ли? У вас обоих, Фарго. Я бы не занимался ничем подобным, но мой коллега, похоже, не склонен оставлять после себя концы. Поэтому, боюсь, вам вряд ли суждено отпраздновать еще одну годовщину брака. Брата пощадят, — кивнул он в сторону Антонио, — но если он скажет хоть слово, его вместе с сестрой ждет безвременный конец. А вот вы двое представляете собой проблему, для разрешения которой есть лишь одно очевидное средство. Если вас это утешит, я попрошу, чтобы средство это было быстрым и безболезненным. — Янус сверился со своими часами «Патек Филип»: — Постарайтесь насладиться последними минутами.

— Вы будете прокляты, Бенедикт, — пообещал Сэм, притянув к себе Реми.

Бенедикт посмотрел мимо Фарго на отодвинутую плиту, за которой был вход на лестницу. Подойдя поближе, он глянул вниз, в темное пространство, пока Гуерреро и Реджинальд продолжали держать группу археологов под прицелом. Спустя несколько секунд Янус сделал шаг назад и повернулся к сеньорите Касуэло с намеком на улыбку:

— Марибела, почему бы вам не отвести моего брата вниз, посмотреть на изумруд, пока я разберусь тут с неприятными делами?

— Хорошо, Янус. Реджинальд? — позвала мексиканка.

Антонио недоуменно уставился на нее, покачал головой и выругался по-испански.

— Нет, — простонал, не веря своим глазам. — Во имя неба — почему?..

Его сестра пожала плечами:

— Заткнись, Антонио. Все это к лучшему. У нас есть фотографии. От настоящего изумруда нам не было бы пользы — вряд мы получили бы премию за то, что его нашли. Ты же сам сказал, что сокровище тольтеков — это их история. И она все равно у нас будет.

Сэм тоже покачал головой:

— Что вы за женщина? Люди погибли из-за… чего, вашей жадности? Сколько он вам платит? Сколько платят за предательство всего, ради чего вы работали? Просто любопытно.

Бенедикт отмахнулся от этих сантиментов:

— Все это не ваша забота. Хотя не могу отрицать, что усилия этой прекрасной дамы будут щедро вознаграждены. А теперь идите. У нас мало времени.

У сеньора Касуэло был уже совсем сокрушенный вид:

— Марибела…

— Брось, Антонио. Доверься мне. Через неделю мы сможем профинансировать собственную экспедицию, а не клянчить гроши у правительства. Тебе, может, нравится такая жизнь, но мне — нет, — презрительно сказала его сестра и показала на люк в полу. — Пойдемте, Реджинальд. Я покажу дорогу.

— Стойте. Я иду с вами, — прорычал Гуерреро по-английски с сильным акцентом.

— Я не уверен, что это необходимо, — сказал Янус. — Полагаю, вы, скорее, понадобитесь здесь.

— Я иду! — настаивал Фердинанд, недоверчиво глядя на Реджинальда.

— Что ж, ладно. Но кто позаботится об этой группе в ваше отсутствие? — спросил Бенедикт.

Его цивилизованные манеры дали сбой, пусть только на одно мгновение.

Гуерреро подошел туда, где лежала «беретта», которую он выбил из руки охранника, поднял пистолет и протянул его Янусу. Тот взял оружие так, будто это была живая змея.

— Ты можешь. Я вернусь. Когда я вернусь, закончу за тебя работу, — сказал Фердинанд с уродливой усмешкой.

Он что-то крикнул, и в дверях храма обрисовался человек с полуавтоматической винтовкой.

— Заходи и проследи за этими двумя, — велел ему Гуерреро по-испански.

Бандит вошел.

Фердинанд повернулся к Марибеле и перешел на английский:

— Показывай дорогу. Твой бойфренд прав насчет одного — нам нужно торопиться. Пройдет немного времени, и здесь появится охрана с электростанции, а мы не хотим вести перестрелку с целым отрядом солдат.

Касуэло шагнула вниз, в люк. Реджинальд начал спускаться по лестнице вслед за ней, заткнув пистолет за пояс, с видом фальшивой бравады, но глаза его нервно обшаривали потолок тоннеля.

— Не беспокойтесь. Он продержался тысячу лет. Еще пять минут он вполне выдержит, — сказала мексиканка.

— Я не беспокоюсь. Мне просто не слишком нравятся тесные места, — сказал ее спутник, и на последних словах его голос надломился.

— Они многим людям не нравятся, — согласилась женщина.

Они добрались до пещеры, все еще освещенной рабочей лампой, и приблизились к изумруду.

— Черт возьми! Я и не ожидал, что он будет таким большим! Огромный, верно? — благоговейно произнес Реджинальд.

Марибела кивнула, не спуская взгляда с камня. Ее спутник шагнул к нему.

— «Око Небес»… Он изумителен. Просто потрясающий, — прошептал он, с алчностью и коварством в глазах рассматривая бесценный камень.

— Да. Невозможно сказать, сколько заплатит за него коллекционер. Много миллионов. Может, сотен миллионов, — сказала Касуэло, мысленно подсчитывая свою возможную долю.

Реджинальд вытащил пистолет и повернулся к ней:

— Ты на редкость жадная сука, а?

На лице женщины отразились шок и страх:

— Нет. Я… Я сделала все, что ты просил!

— И это говорит о том, что ты не только жадна, но и тупа.

Мексиканка в панике потрясла головой:

— Твой брат дал мне слово…

— Да, но я-то слова не давал! Я улажу все с Янусом. Он согласится со мной, когда сбережет двадцать процентов, которые собирался тебе заплатить.

Пуля, выпущенная из девятимиллиметрового «парабеллума», ударила Марибелу в центр лба. Тело ее напряглось, и она рухнула на землю. Резкий треск пистолетного выстрела отдался в каменной комнате, как взрыв бомбы. Реджинальд сунул оружие обратно за пояс и вернулся к изумруду.

Гуерреро ухмыльнулся и хлопнул его по плечу, тоже рассматривая бесценный камень:

— Итак, cabron[44], ты любишь деньги так же, как и я, а? Хорошо. Нам больше достанется!

В храме убийца из картеля не сводил глаз с Фарго, держа палец на спусковом крючке «Калашникова», готовый выстрелить в любой миг. Янус сжимал в руке «беретту» Антонио, и по выражению его лица было видно, как ему не нравится, что приходится марать руки такой вульгарной работой.