Тишина… И мертвых с косами не наблюдается…

И что бы вы сделали первым делом в таком огромном пространстве и полном одиночестве?

Не знаю, как вы, а я тут же скинула намозолившие ноги туфли (каблук сразу хрупнул, снова отламываясь), с диким визгом промчалась по всем комнатами и с разбегу влетела на огромный стол.

– Ииии-эхх!!! – восторженно взвилось к потолку.

– Э-э-ээ… привет, – осторожно донеслось от входа.

В дверном проеме стояла девушка лет двадцати, озадаченно глядящая на бесящуюся ведьму.

– Привет, – смущенно отозвалась я, боком «незаметно» соскальзывая со стола. – А ты кто?

– Я? – Девушка растерялась. – Ну… это, проводник…

– А-а-а! – облегченно выдохнула я, испугавшаяся, что ввела в шоковое состояние какое-нибудь светило местной поэзии или прозы.

– А ты… вы кто? – осторожно поинтересовалась собеседница, все так же не отлипая от косяка.

– Я ведьма, – торопливо пояснила я. – Странница.

Девушка кивнула, явно облегченно вздыхая:

– А, понятно. А то я уж думала – кого это занесло, вроде бы всего на пять минут отлучилась!

Я лукаво усмехнулась:

– А что, так не похожа?

– Ни чуточки!

– Да ну? А какой, по-твоему, должна быть ведьма?

– Ну… А ты не обидишься? – с опаской спросила она. Я яростно замотала головой. – Ну такой старой, дряхлой бабкой, курящей трубку на ходу и злобно скрежещущей себе под нос заклинания, как только ей что-то не понравится.

Я расхохоталась:

– Ну тогда, боюсь, мы все тебя разочаруем! Тае полтысячи лет, но вот на бабку она похожа ничуть не больше тебя или меня. Курить вредно и девушкам не идет, а если бы мы пускали в ход магию каждый раз, как только нам что-то не по нраву, то она бы кончилась буквально через три часа.

Девушка неуверенно улыбнулась:

– Правда?

– Конечно! – горячо заверила я. – Кстати, давай знакомиться. Меня Иньярра зовут.

– Меня – Лена.

– Вот и чудненько! – жизнерадостно улыбнулась я. – Здесь есть где воду на чай вскипятить? У меня плюшки есть…

– Сейчас, – словно опомнившись, кивнула девушка и опрометью кинулась в закуток за одним из недавно осмотренных мною странных приспособлений.

– А ты сюда надолго? – поинтересовалась Лена, искоса кидая взгляд на почти полное блюдо с плюшками: взять булочку первой она не могла из соображений приличия, а хотелось. Знала бы она, куда ведьмы обычно посылают эти самые приличия…

– Едва ли. Вот соберемся все – и куда-нибудь поедем, – ответила я, беря плюшку и тем самым прекращая душевные терзания девушки, тут же вцепившейся в выпечку.

– А ваф фуфет фного? – профырчала она сквозь плюшку. Услышала себя, тут же смутилась и принялась усердно глотать недожеванное, чтобы повторить почетче. Но я и так все поняла.

– Нас будет трое. Три ведьмы. И вообще-то эти две должны были уже приехать, а не запугивать меня красочными описаниями всех пыток, коим меня подвергнут, если я опоздаю.

Лена сдавленно фыркнула сквозь плюшку:

– А после шабаша трех ведьм дом-то устоит?

– После шабаша – устоит, – успокоила девушку я. – А вот после разборок, кто опоздал и почему, – едва ли!

Лена понимающе хмыкнула и замолчала.

Я, неторопливо отхлебывая из чашки, исподволь рассматривала ее и гадала, что же такое неуловимо притягательное кроется за этой неброской внешностью и простотой. Что-то не поддающееся описанию, но почти материально ощутимое и безумно родное моей страннической натуре.

В конце концов, проводников тоже не абы как набирают…

– Иньярра?

– Ммм? – отозвалась я, легонько прихлебывая горячий чай.

Лена поколебалась, теребя в руках прядку волос, но все-таки спросила:

– А что ты будешь делать, если тебе… станет плохо? Грустно… Тоскливо…

Я медленно поставила чашку на стол и спокойно ответила:

– Пойду на Путь.

– Так ты и так, насколько я знаю, с него ни разу не уходила… – удивилась она.

Я с улыбкой пожала плечами:

– Значит, просто пойду дальше. А что тебя так заинтересовало?

Она растерянно отодвинула подальше блюдо с плюшками, подперла щеку рукой и грустно уставилась куда-то в стол:

– Не знаю. Просто лично я в таких случаях предпочитаю забиться в свою конуру и переждать – а там видно будет.

Я снова взяла чашку и, прежде чем сделать глоток, пояснила:

– Видишь ли, у меня словом «плохо» измеряется не обычная нервотрепка из-за сломавшегося ногтя, легко разрешаемая шоколадкой или чем-нибудь еще сладеньким, а что-то гораздо более серьезное и… страшное. Когда просыпаешься по утрам просто оттого, что наступил рассвет, и ложишься спать вечером исключительно потому, что за окнами темно. Ешь и пьешь просто по привычке, по инерции. И ничуть не страдаешь, если однажды забудешь об этом. Встаешь с постели с недоумевающей мыслью: «А зачем я вообще встала?» Чтобы весь день ходить как зомби, работать, разговаривать, давать с умным видом советы, а вечером приходить в свое гнездо и недоумевать: «Зачем я ложусь?» Жить, веселиться, грустить, но быть внутри… пустой, словно выпитой до дна. Согласись, такое не переждешь в гнезде, потому что это не день и не два, а месяц… год… пять лет…

Лена нахмурилась, перебирая пальцами по столешнице:

– Но ведь если тебе настолько плохо, то тебя на Пути и убить могут!

– Могут, – согласно кивнула я. – Но, во-первых, сидеть на кладбище в засаде, выслеживая упыря, и рассуждать о смысле своей никчемной жизни – вещи малосовместимые. Как-то не до того!

Лена чуть улыбнулась:

– А «во-вторых»?

– Что – «во-вторых»? – не поняла я.

– Ну ты сказала «во-первых» – и про упыря. А что тогда «во-вторых»?

Я вздохнула, подбирая нужные слова:

– А во-вторых, за полвека я уже успела привыкнуть, что рано или поздно с Пути не вернусь. К тому же и возвращаться-то особо некуда…

Лена еще посидела, обдумывая услышанное, а потом тряхнула головой, вставая:

– Ну и Хранящие с ним! Ты еще чайку хочешь?

Я тихонько рассмеялась:

– Хочу!

Удивительный человек. Простой, светлый и добрый. Если она когда-нибудь кого-то обидит, то просто извинится и пойдет дальше, не терзая себе душу никчемными сомнениями.