– Что касается вашего дальнейшего передвижения, – продолжал Рошлер, – то мне нечего сказать. Смерть Бренделя вызовет у них замешательство, но лишь на короткое время. Они получали свои инструкции от него, но незаменимых людей нет, даже если они лидеры. Возможно, его место займет Альфред Котман или… сделает ход конем Зигфрид. – Он шмыгнул носом, высморкался. Лучи фар неуверенно прощупывали клубящиеся тучи снега. – Заранее предсказать поступки Зигфрида трудно. Он человек молодой, неуравновешенный, но мы не знаем, какая сила стоит за ним, какую финансовую поддержку он получает и откуда. Совершенно определенно – не из Мадрида. Я вообще сомневаюсь, не развалится ли его организация после смерти Бренделя. Без Бренделя жизнь с ее суровой действительностью покажется Зигфриду куда сложнее и труднее, чем он представлял себе. Меня не на шутку беспокоит, какую реакцию все эти события вызовут у него.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я предполагаю, что, проанализировав сложившуюся обстановку, он поймет, что Брендель был его главной опорой и поддержкой. Сообразив это, он может прибегнуть к последнему средству – Лиз Брендель, вдове великого человека. Возможно, он любит ее, возможно, нет – он очень современный молодой человек, и я затрудняюсь сказать, способен ли он вообще на какие-либо чувства, – но он может воспользоваться ею, чтобы сделать из нее своего рода символ. Если он сумеет разыскать Лиз, то возомнит, будто с ее помощью сможет восстановить свой престиж. Конечно, он понимает, что Котману не до него, а старая хитрая лиса Сент-Джон принадлежит к лагерю Котмана. Не исключено, что они и сами попытаются избавиться от Зигфрида и Лиз, чтобы укрепить свое положение. Зачем, собственно, им Лиз и Зигфрид? У них свои планы, и пусть гибнут люди, а они все равно будут двигаться к намеченной цели. Может, Зигфрид догадывается, что они его естественные противники. Если это так, то он либо скроется, либо попытается заполучить Лиз и предстать в глазах единомышленников героем, новым Зигфридом, которого много лет ждала Германия. – Прикрыв рот рукой, Рошлер чихнул.

Питерсон отыскал узкую улочку, где жил Рошлер, и тот велел ему свернуть в переулок, пересекавший аллею позади дома.

Лиз шла нетвердой походкой, слегка покачиваясь, но все же одолела узкую заснеженную тропку и вошла в теплую кухню, где пахло чем-то сладким. Она что-то невнятно бормотала, в ее покрасневших глазах стояли слезы. Я провел рукой по ее волосам, надеясь утешить ее. Питерсон мрачно наблюдал за мной. Под носом у Лиз запеклась кровь, пятнышками застыла на белых меховых отворотах. Я сел, глядя на нее, голодный, усталый. В глаза будто песку насыпали.

Должно быть, я задремал, потому что вдруг почувствовал, что Питерсон трясет меня за плечо.

– Пора, Джон. Мы поменяли номера на машине. Надо двигаться. Здесь оставаться небезопасно. – Он стал натягивать перчатки. – Все вещи уже в машине.

Лиз без сил повалилась грудью на стол, Рошлер стал приводить ее в чувство. В комнате пахло кофе. Питерсон плеснул в кружку коньяк, протянул ее мне. Я глотнул – коньяк обжег язык.

– Прощайте, мистер Купер, – сказал Рошлер, крепко пожимая мне руку, и с достоинством поклонился.

Питерсон передал мне ключи от «мерседеса».

– Забирайте свою ненормальную сестрицу и садитесь в машину, – сказал он, скорчив мину, а сам вышел из кухни вслед за Рошлером, и я услышал, как они поднимались по лестнице.

Я усадил ее на заднее сиденье, завел машину, включил отопление, снова вылез и пересел к ней. Она беспомощно прильнула ко мне, и я обнял ее. Но стоило мне начать думать о ней, как перед глазами сразу возникал Рошлер с приставленным к виску Бренделя пистолетом.

Я слышал, как с крыльца спустился Питерсон. Сев за руль, он обернулся к нам:

– Все в порядке! Тронулись.

Около четырех утра мы сделали остановку в Бад-Тольце. Ветер гнал по пустынным, слабо освещенным улицам мелкий сухой снег. Мы вышли, чтобы размяться, оставив Лиз, устроившуюся на заднем сиденье. Питерсон сжимал и разжимал пальцы, занемевшие от длительного вождения.

Было прохладно, но прохлада бодрила. Мы укрылись в каком-то подъезде.

– Не представляю, как вам удалось вывести нас из дома Бренделя, – сказал я.

Он смахнул снежинки с усов, поднял воротник. Ветер мел снег вдоль улицы, вздымая вихри, похожие на призраков.

– Все дело в средстве, и ни в чем ином. Охранникам было велено нас задержать. Однако, когда мы сказали, что попытка задержать нас может стоить им жизни, этим верзилам пришлось выбирать. – Он шмыгнул носом, похлопал руками, чтобы разогнать кровь. – Когда человеку предоставляется выбор между жизнью и смертью, в большинстве случаев он предпочитает первое. Решающим средством было, конечно, оружие. Всегда необходимо чем-то подкреплять свои угрозы. Если бы мы просто сказали: выпустите нас, не то мы измордуем вас своими кулачишками, – тогда нам был бы каюк. Тогда они скормили бы нас собакам.

Он направил «мерседес» прямиком через город – мутное пятно позади вьюжной мглы.

– Судя по карте Рошлера, нам надо свернуть с шоссе, вернуться назад, подняться в горы и остановиться почти что у австрийской границы в Альпах. Там нас никто не найдет.

Мы находимся где-то на полпути. Замок, в который мы направляемся, принадлежит Бренделю, но сейчас там никто не живет. По словам Рошлера, рядом есть убогая деревушка, дальше проехать невозможно, и до замка нас поведет человек по имени Линдт.

Рассвет наступил быстро, и даже в такое мутно-серое утро, как это, все вокруг – и серо-белые глыбы скал, и бесконечные снежные вершины, устремленные ввысь, постепенно теряющиеся в метельной пурге, бушующей где-то на заоблачных горных перевалах, – сразу начало приобретать четкие очертания.

Теперь чаще попадались дорожные указатели. Едва различимые, они торчали над сугробами.

Мы уже ехали где-то между Бад-Тольцем и Гармиш-Партенкирхеном. Здесь находились многочисленные лыжные базы. Глядя на эти места из машины, трудно было поверить, что кто-то отважится кататься тут на лыжах: казалось, стоит человеку лишь просто съехать по склону – и он навсегда исчезнет в снегу.

Небольшой приземистый замок внезапно возник впереди нас, и Питерсон, вздохнув с явным облегчением, заметил: «Вот он. Слава богу, приехали». Он выбросил в окно леденец и, резко затормозив, так что машина пошла юзом, остановился перед одним из строений, притулившихся у стен замка. Подбежав к дому, он постучался в дверь, украшенную резными пряничными завитушками по всей раме. Дверь тотчас открылась, и он нырнул внутрь.

Я разбудил Лиз. Она проснулась и, как ребенок, начала тереть кулачками глаза и тихонько хныкать тоненьким голоском. В первую секунду в глазах ее мелькнул ужас, потом она узнала меня.

– Джон, – произнесла она медленно, словно училась говорить заново, – пожалуйста, мне нужно в туалет.

Я помог ей дойти до дома и подтолкнул внутрь. Питерсон разговаривал с седым бородатым мужчиной лет пятидесяти в рубахе в красно-черную крупную клетку. Ветер свистел в большом закопченном камине с тлеющими углями.