* * *

Скамейки в зале ожидания Курского вокзала были заполнены спящими пассажирами, но перед работающими в этот час кассами все же толпились небольшие очереди. Несмотря на громадный объем зала, в воздухе ясно чувствовался запах пота сотен тел. Драч с сумкой через плечо неторопливо двигался в сторону камер хранения. Чем-то он привлек внимание постового милиционера, тот некоторое время изучающе осматривал Драча издали, а потом решательно зашагал, намереваясь преградить путь. Драч остановился, усталым, ленивым движением извлек из кармана паспорт вместе с только что купленным билетом, и милиционер внезапно передумал, махнул рукой и пошел обратно.

В камере хранения было пусто. Дежурный сидел перед входом, глядя перед собой совершенно оловянными глазами и на появление Драча никак не отреагировал. Найдя нужную ячейку, Драч набрал шифр, бросил в приемное отверстие жетон и осторожно приоткрыл дверцу. В глубине ячейки лежал небольшой полиэтиленовй пакетик, схваченный резинкой. Драч протянул руку, легко коснулся его пальцами, а потом с той же предельной осторожностью медленно обвел рукой вокруг, словно пробуя воздух на ощупь. Повода для тревоги он не обнаружил, после чего распахнул дверцу пошире и, не доставая, прямо там раскрыл сверток и переправил пачку стодолларовых купюр в банковской упаковке себе в карман. Потом достал опустевший пакет и, раздернув «молнию» сумки, набросал в него каких-то вещей. Драч хотел, чтобы дежурный отметил: человек зашедший в камеру хранения, вышел оттуда с вещами.

Он пошел к выходу по лабиринту ячеек и, совершив очередной поворот, натолкнулся на пассажира, достававшего что-то из нутра железного ящика. Открытая дверца ячейки не позволяла Драчу пройти, и он сделал шаг назад. Пассажир – худощавый и светловолосый парень с короткой прической, уже закончил свое дело. Вытащив из ячейки полиэтиленовй пакет – на вид совершенно легонький, – он прикрыл дверцу и сделал несколько шагов в сторону выхода, но вдруг остановился.

Он обернулся и как-то странно посмотрел на Драча, окинув коротким взглядом его немудреный багаж. Драч автоматически напрягся, но уже в следующий миг раслабился. Несколько секунд они изучающе глядели друг на друга. Потом вдруг одновременно усмехнулись – себе и друг другу, – одинаковой ухмылкой интуитивного понимания. Парень потоял еще немного, повернулся и быстро пошел к выходу. Драч подождал немного и зашагал тем же путем. Ухмылка продолжала бродить на его лице. Когда Драч вышел из камеры хранения, парня он уже не увидел.

До отправления его поезда оставалось около двух часов. Спать Драчу совершенно не хотелось, поэтому он отправился в ресторан. Все же неплохо для ночных пассажиров, что ресторан на Курском вокзале работает круглосуточно…

* * *

Последние две недели он жил на даче – не на той вилле, где принимал для переговоров покойного Ларика, а на своей собственной, оставленной в наследство родителями, что помещалась на шести сотках дачного кооператива. Конечно, с тех пор дача была здорово перестроена. Вернее, построена наново. Старый дощатый домик был снесен и вывезен на свалку, на его месте встал аккуратный кирпичный особнячок – без особых излишеств, но со внутренним гаражом, финской банькой, электроотопительной системой и собственной канализацией. Радзин там бывал, хотя и не слишком часто – просто много времени отнимали дела.

В болезни за ним ухаживала соседка – пожилая, потерявшая мужа женщина, которой Радзин ежемесячно платил за то, чтобы приглядывала за его домом и там жила в зимнее время.

Спокойно болеть Радзину не давали. Четырежды к нему приезжал следователь прокуратуры с командой милицейских оперов, опрашивая Радзина под протокол по поводу гибели двух его ближайших сотрудников.

Скрывать Радзину было совершенно нечего. Он чрезвычайно ценил Шаврова и Власова, и был бесконечно потрясен их гибелью. Он был готов оказать любую мыслимую помощь следствию, чтобы найти убийц, и даже дал указание сотрудникам поместить сообщение в газетах и объявить по телевидению о вознаграждении в сумме двухсот тысяч долларов за информацию, которая приведет к задержанию преступника.

В одно из этих посещений, затесавшийся меж прочих оперов, Алямов спросил Радзина: не известно ли ему случайно что-нибудь еще об одном убийстве – криминального авторитета Ларионова.

Радзин лишь болезненно пожал плечами: этого человка он лично не знает, хотя фамилию его безусловно слышал… Нет, его компания не имеет никаких отношений с криминальными вожаками и, Радзин очень надеется, что так будет и впредь.

Больше Алямов к нему не ездил, чего Радзин совершенно не заметил.

Даже в болезни Радзин держал свои обещания. Заграничный паспорт для Зоечки по его указанию был изготовлен за неделю, Зоечку привезли в ОВИР, чтобы расписаться и получить документ. Вместе с паспортом порученец Радзина вручил ей толстый конверт, в котором лежала запечатанная банковскими ленточками стопка в десять тысяч долларов. Порученец потом сообщил, что Зоечка настойчиво пыталась узнать текущий адрес Радзина, чтобы отблагодарить и помочь превозмочь болезнь, но тот, не моргнув глазом, ответил, что господина Радзина, учитывая его тяжелое состояние, отвезли в частную лечебницу где-то в Северных Альпах.

Порученец – молодой человек, работавший у компании Радзина чуть более полугода, – докладывал все это Радзину лично совершенно ровным и даже чуть монотонным голосом, не подняв взгляда выше положенного, и Радзин, внимательно его выслушав, сделал вывод, что этот юноша имеет очевидные шансы на успех в жизни и достоин скорого продвижения.

Через неделю в домике появилась Юлия. Сиделки Радзина в это время не было. Минут за двадцать до того она предупредила, что зайдет ненадолго на свой участок, и только потом Радзин понял, что ее отсутствие с Юлией было оговорено заранее.

Юлия вошла в его комнату и вначале просто молча села на краю постели. Радзин тоже молчал. Говорить о чем-либо с ней у его не было ни физических, ни душевных сил. Она сидела очень тихо – Радзин даже не мог уловить ее дыхания – а потом вдруг повалилась на постель в изножьи, обхватив сквозь одеяло ноги Радзина и зашептала тихо, но внятно: «Прости! Прости! Я умоляю тебя, прости меня! Я люблю только тебя, я никого никогда не смогу полюбить! Избей меня, если хочешь, но только прости, я сама не понимала, что делаю…»

И еще много и долго в том же духе говорила Юлия. Радзин был совершенно ослаблен болезнью – неудивительно, что он не имел возможности долго сопротивляться. Когда спустя час вернулась сиделка, Юлия, переодевшаяся в домашнее и готовившая ужин, с благодарностью отослала ее обратно. На размер зарплаты сиделки это никак не влияло, и она немедленно удалилась.

В ту ночь Радзин с Юлией спали в одной постели – впервые за последний месяц – хотя близость их обнаженных тел имела лишь геометрический смысл. Вызванная болезнью немощь Радзина помешала близости физической. Они просто разговаривали до утра, пока хватило сил. О чем? Мало ли тем для разговоров в супружеской постели?

Юлия оставалась с ним на даче все время, пока Радзин не превозмог болезнь. Собственно, случилось это уже через два дня. На третий день похудевший Радзин появился в офисе. Правда, ненадолго. Только для того, чтобы раздать указания подчиненным на время своего нового, более продолжительного отсутствия. Он отправлялся с женой в полуторамесячный круиз по европейским столицам. К этому времени прокуратура Радзина беспокоить перестала, да и пресса затихла, переключившись на свежие скандалы.