Мы с мамой стояли и ждали, пока он разбирался с незнакомыми еще ключами, и хотя я был совсем еще маленького роста, мне удалось перехватить взгляд мамы, полный любви и гордости, когда она смотрела, как он отпирает дверь. Дверь широко распахнулась, и отец провел нас внутрь, в потоки мягкого желтоватого света.

«СТАРК КНИГИ» был прекрасный магазин. Не думаю, что найдется много ему подобных, а в наших краях ничего такого точно не было. Отец очень любил книги, любил их преданно и самозабвенно, чего многие вообще не могут понять, и меня он тоже научил их любить. Мама научила меня доброте – тому немногому, что я в этом понимаю, – а отец познакомил меня с магией, что таится в книгах, тому, что под их обложками можно найти для себя все, что угодно, и хотя они такие тихие и неподвижные, каждая из них – ворота в свой мир.

Его магазин был не только и не столько местом, где продаются книги, но местом, где они пребывают. Ковер на полу был зеленый и толстый, полки благородного коричневого тона, и когда мы ходили между ними, ощущение было такое, словно мы пришли в гости во дворец, где эти книги живут. Заглядывая во все углы магазина, мы убеждались, что каждый его дюйм – это воплощение моего отца, и мы с мамой все сильнее сжимали друг другу руки, а чем больше мы видели, тем меньше мне верилось, что сияющий свет, в который мы вступили, войдя в магазин, излучают какие-то лампы. Сияющим светом были мои родители.

Обход мы закончили в задней части магазина, перед служебной дверью. Отец без особых церемоний протянул руку и отворил ее, и мы перешли в кабинет. Там было очень уютно и тепло, как и в самом магазине, и когда мама обходила его, она даже немного спотыкалась, и рот у нее приоткрылся. Потому что это было ее рабочее место.

Моя мама была бухгалтером. До того, как у нее появился я, она работала в крупной фирме. Пока я рос, она время от времени выполняла разные частные заказы. А теперь, когда я достаточно вырос, чтобы пойти в школу, я знал, что она хотела бы снова работать по-настоящему, полный день, но никак не могла найти себе подходящее место.

В кабинете стояло два письменных стола. На одном из них имелась фотография мамы, как это обычно бывало на столах отца. На втором лежала огромная красная бухгалтерская книга, а на стене рядом – большой плакат. На плакате был изображен витраж от Тиффани, который маме очень нравился. Еще на ее столе стояла фарфоровая вазочка, а в ней были шариковые ручки – черная, красная и зеленая. Цвета моей мамы, цвета, которыми она пользовалась, когда аккуратнейшим образом, от которого захватывало дух, составляла бухгалтерские отчеты по частным заказам.

Она протянула руку и погладила спинку стула, которому предстояло стать ее стулом, потом сунула руку в карман и достала оттуда маленький кусочек мыльного камня, небольшую полированную статуэтку и поставила ее на стол отца. После чего они обнялись и похлопали друг друга по спине, да так крепко, что я испугался, как бы они кости друг другу не переломали.

Было бы лучше, если бы я тогда же и умер. Я бы умер совершенно счастливым. Того, что я увидел, для полного счастья было более чем достаточно.

Но я все еще был жив, а они умерли, и, пока Шелби с нами на борту неслась над Цветным по направлению к Звуку, положив одну руку на штурвал, а второй обняв меня, я все плакал и плакал, пока у меня чуть сердце не остановилось.

А через полчаса мы оказались так близко от смерти, что все мысли о родителях пришлось на некоторое время отставить в сторону. Это было больно, это было вроде как предательство по отношению к ним, но во всем, что со мною было потом, они присутствовали всегда, так что все, что я видел, я видел сквозь золотисто-зеленую пелену.

Первое, что я заметил, когда в конце концов взял себя в руки, было то, что Элкленд начал дышать очень быстро и неровно. Раньше этого не было заметно, потому что я слишком крепко прижимал его к себе. Я вытер слезы тыльной стороной ладони и повернул его лицо к себе, чтобы лучше его рассмотреть. Оно было покрыто смертельной бледностью.

– Что это с ним? – спросила Шелби, крепко держа меня за плечо, чтобы я не выпал и мог осмотреть Элкленда.

– Не знаю, – ответил я, но потом увидел. Вернее, сначала почувствовал, ощутил, что моя нога, та, которой я обхватывал ногу Элкленда, вдруг стала заметно холоднее, чем остальной я. Глянув вниз, я обнаружил на ней темное пятно.

– Ох ты… Вот дерьмо! – Я сдвинул ногу вбок и нагнулся пониже, осматривая Элкленда. Да, он был ранен. В него попала пуля.

Я просунул руку вниз и бережно развернул его ногу. Выходного отверстия не было: пуля застряла у него в ноге. Судя по входному отверстию, она должна была находиться где-то рядом с бедренной артерией, и кровь из рваной раны лилась сильной струей.

Шелби побледнела, когда увидела темные следы крови у меня на пальцах, с трудом сглотнула и перевела взгляд на ветровое стекло.

– Плохо? – спросила она.

– Очень, – ответил я.

– Он и до того не слишком хорошо выглядел.

– Это точно. Вот дерьмо!

– Куда мне лететь, Старк?

– К кошкам, – ответил я. – В Район Кот. – Она повернулась и посмотрела на меня. Я кивнул, подтверждая свои слова. – Это единственное место, где мы можем быть хоть немного в безопасности.

– Старк, – сказала она, – не мне, конечно, ставить под вопрос твои решения, но скажи, как может стая кошек защитить тебя от парней из РАЦД?

– РАЦД – это самая последняя из наших проблем, – ответил я, перемещаясь в такое положение, в котором мог стащить с себя пиджак. – За нами гонится кое-кто еще.

– И у него, типа, котофобия?

– Нет. – Я затянул рукав пиджака на тощей ноге Элкленда и крепко завязал его узлом. Шелби чуть выправила курс, и гелипортер слегка наклонился на правый борт и лег на курс к Району Кот. – Но кошки-то на моей стороне.

Шебли некоторое время смотрела на меня – достаточно долго, чтобы понять, что я не шучу, потом покачала головой.

– Старк, – заключила она, – ты очень странный тип.

Элкленд вдруг весь передернулся, я покрепче прижал его к себе и заглянул ему в лицо. Если вас когда-нибудь ранят пулей в ногу, воспользуйтесь моим советом: всеми средствами обеспечьте себе отменное состояние здоровья до ранения и попытайтесь сделать так, чтобы вас ранили не в тот момент, когда вы замерзли до полусмерти, зависли в полной темноте, да еще и в сотнях футов над землей. Вообще-то, гораздо лучше будет, если вам удастся всего этого избежать. Это совсем не так весело, как может показаться, – вам непременно будет очень плохо. Это гораздо хуже, чем курение, можете мне поверить.

Состояние кожи Элкленда теперь ухудшалось еще быстрее, ее сцепление с плотью было явно нарушено. Кости лица, особенно скулы, все сильнее выпирали наружу, натягивая кожу, а вот щеки стали какими-то пористыми, ноздреватыми, и мои пальцы оставляли на них вмятины, которые никак не проходили.

– Он умирает?

– Меня удивляет, что он еще жив.