37

Марсел женился семь месяцев назад, двадцать четвертого апреля, как и планировала его мать, и за все это время изменил Мерче всего шесть раз, но при этом с шестью разными женщинами, то есть эти измены ничего для него не значили; Элизенда просматривала донесения Хасинто Маса о состоянии брака ее сына, которые с каждым разом становились все более небрежными и расплывчатыми, и сначала думала даже не знаю, что лучше, то ли дать ему нагуляться вволю, то ли все же посадить на короткий поводок. Однако постепенно Марсел стал расширять свои горизонты, и жизнь, разумеется не без помощи Мерче, предоставила ему возможность обнаружить, что в мире, помимо черных трасс, существуют и другие привлекательные вещи. Например, есть красные трассы, зеленые и любого другого цвета, потому что клиенты семейных трасс гораздо больше тратят на бары и прокат детских лыж; и не стоит рассчитывать на то, что все вокруг будут покупать симпатичные крохотные лыжики, из которых детки вырастают самое большее через два сезона. Все-таки прокат – ужасно прибыльное дело. Кроме того, Марсела Вилабру-и-Вилабру буквально огорошило еще одно недавнее открытие, а именно что в мире помимо лыжного сезона есть и другие немаловажные вещи и многие люди спокойно живут и даже иногда счастливы без чудесных лыж «Россиньоль». И даже без лыжных ботинок, представьте себе. А потом, скоро «Бруспорт» будет звучать не менее престижно, чем «Россиньоль», поскольку марка «Бруспорт» постепенно уверенно завоевывает свою нишу на рынке, особенно в замкнутом мирке специалистов по лыжной акробатике. За беспрекословное подчинение требованию матери приступить к работе в компании Марсел получил от сеньоры Элизенды подарок – длительное пребывание в Хельсинки (два незабываемых совокупления с двумя норвежскими, или какими там, валькириями из Хельсинки), во время которого он с удивлением увидел, что по шведским телевизорам (исключительно цветным) все короткие, холодные, темные и пасмурные северные дни напролет беспрестанно транслируются прыжки с трамплина, а также соревнования по лыжным гонкам и слалому; тогда-то ему и пришло в голову, что на лыжах для прыжков с трамплина марку «Бруспорт» следует размещать на тыльной стороне лыжи, потому что так во время прыжка ее смогут увидеть многочисленные телевизионные болельщики и лыжники сделают нашей продукции бесплатную рекламу. Ведь здесь, в Финляндии, эти норвежцы рождаются с лыжами под мышкой, и я хочу добиться, чтобы это были лыжи «Бруспорт». Что меня бесит, так это что я не могу здесь сказать, откуда я, потому что здешние тут же хмурят брови и говорят Франко дерьмо, и вообще Испания им кажется чем-то страшно далеким, а еще они часто путают ее с Италией или Португалией, и даже с Грецией – в общем, с бедными странами, расположенными где-то там на юге, под вечным солнцем. Ну что это за бескультурье путать Грецию с Испанией, Португалией или Италией! Хотя мне, в общем-то, на это наплевать, я только хочу продавать этим норвежцам продукцию «Бруспорт», причем оптом, то есть в половину магазинной цены. И что это они тут мне мозг выносят с Франко, сколько можно, черти драные!

Еще Марсел Вилабру-и-Вилабру узнал, что, если не принимать должных мер, Мерче может забеременеть, и – бац! – она таки забеременела, ну хорошо, я, конечно, рад, но не знаю, думаю, нам все-таки рановато заводить детей, правда? И еще твердо усвоил, что для осуществления своих грандиозных планов ему следует без всяких сожалений расстаться с Паласиос, Костой, Рикелме, обоими братьями Вила, с Гитерес, Гарсией Риалто, Кандидой и хотя бы одной из Пиларик, не знаю, наверное, с той, которая так здорово трахается, да, с ней. И он уволил Пиларику, которая так хорошо трахалась, обоих Вила, Гитерес, Рикелме, Косту и Паласиос, и они подали на него в суд, потому что Пако Серафин им дырку в башке проел и мозг весь вынес, но это им не помогло, поскольку Марсел растолковал Газулю, что бы он сделал, если бы был семейным адвокатом, и Газуль провел весьма приятную, непринужденную и полезную для обеих сторон беседу с судьей третьей категории доном Марселино Бретоном Коронадо. И сеньора Элизенда, которая согласилась выделить Марселу уголок в кабинете, где он мог бы оправдывать свое жалованье, не слишком ей досаждая, с удивлением убеждалась в незаурядных способностях сына и его успехах на деловом поприще. В какой-то момент она даже пожалела о том, что прежде недооценивала Марсела. И что их отношения сводились к ну что ж, попробуем в другой раз, ступай! Да, все-таки груз его прошлого был слишком тяжел даже для таких крепких плеч, как у Элизенды.

– Мама, я хочу наполовину сократить персонал в секции готовой одежды и вдвое увеличить производство за счет материального стимулирования и увеличения количества рабочих часов. А то они ни черта не делают.

– Делай то, что считаешь нужным, Марсел, но только незаметно.

– Но незаметно не получится. Первым, кто вылетит, будет Пако Серафин.

– Не помню, кто это. А почему?

– Он из «Рабочих комиссий».

– Поосторожнее с ними.

– Не волнуйся, я его выгоню за аморальное поведение. Он тут изнасиловал… – Марсел потушил сигарету и поднес телефонную трубку к другому уху. – Знаешь, лучше тебе не знать подробностей, мама. Это такой случай, когда даже его собственные товарищи не смогут его защитить, а уж мне-то это как нельзя на руку, просто офигеть. В общем, мне обалденно повезло.

Марсел, тебе еще и тридцати не исполнилось, а ты уже вполне похож на моего сына.

Кроме того, Марсел Вилабру-и-Вилабру обнаружил, что в мире между двумя лыжными сезонами можно играть в теннис, пинг-понг (в Дании я видел замечательные складные столы, собираюсь торговать ими в Испании и Португалии), волейбол, хоккей на траве, хоккей на квадах, а в Скандинавских странах – в хоккей на льду, и в этих играх игроки тоже потеют и снашивают носки, спортивную обувь, наколенники, футболки, брюки, куртки и все, чем пользуются; так постепенно он превратился в своего рода посла доброй воли в Европе, хотя в год Олимпийских игр в Саппоро и Мюнхене ему все еще было неловко признаваться, откуда он, потому что Франко по-прежнему источал запах тухлой рыбы. Однако он быстро открыл для себя, что доллары являются чудодейственным дезодорантом.

Между тем сеньора Вилабру, которая уже шесть месяцев как благополучно избавилась от компрометирующей ее тени Кике Эстеве, этого вертопляса с лыжных трасс,

(– Как раз наоборот, уважаемый сеньор уполномоченный, – началось нервное постукивание карандашом по столу, – она положила конец этой, скажем так, болезненной связи.

– Значит, больше никаких оргий?

– Но это был чистый оговор, клевета, зависть, недоразумение, грязные сплетни… – Снова постукивание кончиком карандаша по столу. – Сеньора Элизенда неприкасаема или, по меньшей мере, непотопляема. Нам это известно уже много лет.

– Ну слава богу.)

наблюдала, как перед ней с отеческой улыбкой распахивают двери Дела. Заветная встреча началась словами ваше преосвященство, спасибо за то, что так скоро согласились принять меня, а он с другого конца стола, раскрывая объятия, ответил нет-нет, сеньора Вилабру, никаких ваше преосвященство, в крайнем случае монсеньор; никаких почестей, титулов и восхвалений… вы ведь понимаете меня, сеньора. И она ответила да, я вас прекрасно понимаю, монсеньор. После обмена любезностями свидание протекало среди грома и молний, улыбок, порывов холодного ветра, града, обещаний, признаний и договоренностей. В конечном итоге сеньора Вилабру решила не вступать в организацию, которая несколькими годами ранее отвергла ее, однако оказала Делу существенную финансовую помощь, более чем достаточную для того, чтобы заслужить полное расположение в качестве персоны грата, и в Риме тут же пришли в движение самые эффективные механизмы, необходимые для ускорения процесса беатификации Досточтимого Фонтельеса: Саверио, что там с этим Процессом, ну-ка принеси мне документы по нему. И оказалось, что вы правы, сеньора Вилабру, документы действительно застряли в одной из инстанций аудиторской службы Ватикана по причине непонятно каких препон чисто формального толка, мне так и не смогли уточнить, каких именно, и это несмотря на то, что на титульном листе документа указано, что шестого июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года его святейшество папа Пий XII признал чудотворный характер некоего излечения, свершившегося при посредничестве Досточтимого: обычно в таких случаях Процесс не приостанавливается. Но вы не беспокойтесь, сеньора, через несколько лет дело будет доведено до своего логического завершения. А теперь сугубо между нами: по какой причине вы с такой настойчивостью хлопочете о деле Фонтельеса? И монсеньор Эскрива и так далее с блаженной терпеливой улыбкой стал ждать ответа дамы.