Изначально он собирался отнести волос Натана на анализ ДНК. Натана, который проснется нынче утром и проведет Рождество в деревне с Джулией и мистером Футы-Нуты. Джексон пощупал замызганный пакетик. Вероятно, благороднее выкинуть его в реку, отпустить — отпустить Натана. Но в это серое и холодное английское Рождество он ощущал недостачу благородства. Он все потерял. Новую жену, старую жену, деньги, дом. Он сунул пакетик в карман.

Тесса забрала не все. Продажа дома во Франции застопорилась, и деньги пришли на счет перед самым Рождеством. Сумма нехилая, так что «ты снова приземлился на ноги», сказала Джози.

Пора двигаться вперед, начинать сначала. Как-то поздновато для нового рассвета. Быть может, слишком состарился пес — новым трюкам уже не научится.

Ему было на редкость худо, и тут он вспомнил, как нашлась Джоанна, а эта мысль способна теплым солнечным лучом согреть в чернейший из дней.

Не во второй раз, кровавый, а в первый, теплой ночью в Девоне. Он вспомнил, как широкой дугой водил фонариком по пшенице и заметил Джоанну как раз вовремя — чуть не споткнулся о ее неподвижное тельце. Решил, что она мертва. В двенадцать лет он за год увидел, как мать умерла в больнице, как тело сестры бесцеремонно выудили из канала, нашел брата в петле. Ему было всего девятнадцать, и он знал, что, если девочка мертва, он не вынесет, остатки сердца его сорвутся с якоря, и он перестанет быть младшим капралом Броуди Собственного Йоркширского полка Принца Уэльского, сам обернется маленьким мальчиком, что навечно заблудился в темноте.

Но тут она заворочалась во сне, и на миг у него перехватило дыхание — он лишился голоса. А потом голос вернулся, и Джексон поднял руку и закричал, как не кричал никогда в жизни и больше не закричит:

— Сюда, я нашел, она здесь!

И он взял ее на руки и обнял так, будто она вот-вот сломается, будто она драгоценнейшее, чудеснейшее, поразительнейшее дитя, что только ступало по земле, и сказал первому, кто прибежал, — полицейскому констеблю:

— Вы поглядите — ни царапинки.

…звали их собаку.

— Я так долго не могла вспомнить, — сказала она. Прижала ладони к сердцу, словно птичьи крылья, как будто пыталась что-то удержать внутри. — Скаут, — сказала она Реджи. — Такая хорошая была собака.

— Ну знамо дело, доктор Т., — ответила Реджи. — Знамо дело.

— Гава-гава-бака, чья же ты собака? — сказала она Сейди, а детке сказала: — Ворон однажды сидел на дубу, пой хей-хо, ворон, ля-ля-тра-ля-ля и ля-ля-трам-пам-пам, — а Реджи:

Воробышек бедный

На ветке сидел,

Довольный, счастливый,

И песенку и пел.

Мальчишка пришел,

Увидал воробья,

Сказал: «Застрелю-ка

Воробышка я.

Сварю я похлебку

Из тушки его,

А из потрохов

Пирожки ничего».

А Реджи ответила:

«Останусь — беда мне», —

Сказал воробей,

Вспорхнул он и прочь

Улетел поскорей.

И они обе захлопали в ладоши, а детка засмеялся и тоже захлопал.