Продолжались и поставки оружия Умконто. После I Съезда народных депутатов, состоявшегося в мае 1989 г., решения о таких поставках принимало уже правительство, а не партия, а оно в те годы смотрело на них менее благожелательно. Это коснулось и поставок для АНК. И все же Умконто получало советское оружие и в 1989-м, и в 1990 гг. Шубин пишет, что по подсчетам советских специалистов к этому времени у АНК было достаточно оружия для ведения «партизанских действий по меньшей мере в течение года» [952] .

Операция «Вула», в подготовке и проведении которой СССР принимал самое активное участие, проходила в это же время. Ее сеть действовала в ЮАР подпольно уже после объявления де Клерком отмены на запрет АНК, ЮАКП и других политических организаций. Все это свидетельствовало не только о том, что руководство АНК не верило в искренность намерений правительства Ф. В. де Клерка изменить курс страны и собиралось продолжать вооруженную борьбу, но и о том, как представляло себе советское руководство даже в горбачевские времена будущее ЮАР.

Эту кажущуюся непоследовательность советской политики по отношению к ЮАР в конце 1980-х годов политологи и на Западе, и в самой ЮАР объясняли столкновениями разных политических интересов и групп, противопоставляя «прогрессивную» позицию МИД по этому вопросу «консерваторам» из ЦК КПСС. Нестыковки в позициях этих организаций, вернее отдельных их представителей, в переходную эпоху в ситуации быстро менявшегося политического климата действительно были, и чем ближе к распаду СССР, тем ощутимее они становились.

Но в большой мере двойственность тогдашней советской политики была осознанной и целенаправленной. Стоит еще раз вспомнить «обстоятельную записку», направленную, по словам советского дипломата С. Я. Синицына, Министерством иностранных дел в ЦК КПСС в 1981 г. Она содержала предложение «при сохранении принципиальной линии в вопросах борьбы с апартеидом, поддержки АНК и соблюдения принятых ООН санкций против ЮАР, расширить круг контактов с ЮАР – с деловыми, научными и культурными кругами этой экономически развитой страны, выступающими против апартеида, не чураясь и возможных контактов с представителями правительства ЮАР, в том числе в ООН, при соблюдении осмотрительности и с учетом всей деликатности вопроса». «Эта записка, – писал Синицын, – согласованная с другими заинтересованными ведомствами [953] и Международным отделом ЦК, была утверждена и определила нашу практическую работу по ЮАР на последующие годы» [954] .

Так что противопоставление позиций ЦК КПСС и МИД в перестроечные годы было необоснованным. До конца 80-х годов именно ЦК во многих случаях выступал инициатором сдвигов в советской политике по отношению к ЮАР и всегда принимал соответствующие решения.

В июне 1985 г. Международный отдел ЦК КПСС провел два совещания с участием представителей общественных организаций и прессы, результатом которых стали практические шаги по установлению контактов с легальной оппозицией апартхейду. В том же году ЦК принял специальное решение об усилении антирасистской пропаганды, очевидно, среди белого населения ЮАР, так как одним из пунктов решения было открытие преподавания языка африкаанс в МГУ. С этого времени начались визиты южноафриканцев – не членов АНК – в Москву. Происходили они с ведома и одобрения руководства АНК: работники ЦК всегда согласовывали с ним кандидатуры гостей. По их просьбе АНК составил даже список тех организаций и групп, представителей которых они рекомендовали для посещения Москвы. Среди них были, конечно, ОДФ и организации Черного самосознания, но были и студенты Стелленбошского университета [955] .

Одной из целей новой тактики была помощь АНК в создании народного фронта в ЮАР. Она была направлена на объединение всех элементов южноафриканского общества, противостоявших апартхейду: как белых, так и черных, как радикалов, так и либералов, как религиозных лидеров, так и представителей большого бизнеса, как представителей парламентской оппозиции, так и тех кругов в правящей партии, которые считали, что от апартхейда надо отходить. Выявление разногласий в африканерской среде было частью этой линии [956] .

Филип Нел писал, что советская пропаганда по отношению к ЮАР стала в конце 1980-х годов менее агрессивной и что это явилось результатом осознанного решения «разбить непримиримость белых» [957] . В какой-то мере он был недалек от истины: официальное решение работать с белым населением ЮАР для ослабления политической опоры апартхейда действительно было принято, и, возможно, не случайно первые шаги в этом направлении были сделаны практически сразу после того, как АНК перешел к тактике народной войны. Но это решение было вызвано отнюдь не только тактическими соображениями, т. е. стремлением разбить единство белого лагеря, чтобы облегчить победу АНК. На ситуационном анализе, организованном Международным отделом ЦК 27–28 июня 1989 г. при участии представителей МИД, КГБ и общественности, говорилось, среди прочего, что расширение контактов с разными кругами южноафриканского общества отвечает интересам СССР и в смысле получения более разносторонней информации о происходящих в ЮАР событиях, и в смысле установления официальных отношений с этой страной в будущем, после ликвидации апартхейда [958] .

Кстати сказать, тот факт, что и ЦК, и МИД стали чаще привлекать ученых к обсуждению советской политики на Юге Африки, был сам по себе признаком перемен. Сначала это делалось неофициально. Как пишет А. Л. Адамишин, это было тогда модно. Он особо упоминает в этой связи свои встречи с А. Б. Давидсоном. В конце 1987 г. необходимость таких консультаций была упомянута на коллегии МИД [959] . Ситуационные анализы с приглашением ученых и журналистов и свободной дискуссией, проводившиеся в конце 1980-х годов и в МИД, и в ЦК, были совершенно в новинку.

С 1985 г. в ЦК знали о попытках определенной части руководства ЮАР найти подходы к переговорам с АНК. Знали о визитах Хендрика фан дер Мерве в Лусаку. Шубин пишет, что эта информация «воспринималась в Москве вполне позитивно». Именно с ЦК обсуждали анковцы возможность и условия «переговоров о переговорах» с правительством. Об этом говорил, например, Джо Слово во время своего визита в мае 1985 г., в том числе и о встречах Манделы с представителями правительства. Обсуждалась и встреча Манделы с Ботой, всего через неделю после того, как она произошла [960] .

Так что в принципе возможность переговоров в ЦК КПСС отнюдь не отрицалась. Вопрос стоял по-другому: на каких условиях вести переговоры, с кем и когда. Именно так он обсуждался и на упомянутом выше ситуационном анализе 1989 г. в ЦК КПСС. И в этом отношении мнения некоторых представителей ЦК, МИД и КГБ действительно различались, в отдельных случаях радикально. О чем не было речи на этом и других подобных ситуационных анализах, так это о «запасных вариантах»: представители ЦК не упоминали, что, обсуждая политическое решение южноафриканской проблемы, они одновременно участвовали в подготовке операции «Вула».

По словам Шубина, предложение о возможности сотрудничества СССР и США в решении южноафриканской проблемы, считавшегося позже детищем МИД, в действительности было выдвинуто Оливером Тамбо в ноябре 1986 г. в беседах с Горбачевым и А. Ф. Добрыниным, сменившим Пономарева на посту секретаря ЦК и заведующего Международным отделом ЦК. К этому времени, 20 сентября 1986 г., Тамбо уже встретился с заместителем государственного секретаря США по африканским делам Честером Крокером, а в январе 1987 г. должен был встретиться с госсекретарем Джорджем Шульцем [961] .