Но испанцы, например, в Палестину не ездили, сражались с сарацинами у себя на Пиренейском полуострове, и папы сочли возможным приравнять их к крестоносцам. Такой возможностью заинтересовались и германские епископы. У них рядом никаких мусульман не было, зато имелись язычники. Войне можно было придать «священный» характер, а епископам получить в распоряжение воинскую силу. Подняли этот вопрос в Риме, и первосвященники охотно пошли навстречу. Они-то все равно были в выигрыше. Власть католической церкви распространится на новые страны, а сами епископы и феодалы, получив статус крестоносцев, глядишь, начнут ориентироваться на папу, а не на германского императора.

Посовещались, обсудили, и походы против язычников тоже были признаны крестовыми. Это оказалось очень заманчиво. Не надо тащиться за тридевять земель на Ближний Восток, у мелких нищих рыцарей и денег-то не было на столь дальнее путешествие. Тем не менее, тебе гарантируются одинаковые блага с палестинскими крестоносцами: отпущение всех грехов, если прикончат — вечное блаженство, а если нет — владения и крепостные, которых ты заставил стать христианами. К военным предприятиям в Прибалтике потянулись орды желающих, и наступление пошло куда более успешно, чем раньше.

Оно не было «наступлением на славянство», как порой представляется в исторических трудах. Нет, куда там, немцы, поляки, чехи объединяли силы, вместе покорили поморян, русов на острове Руяне. Эти области получили двойное подчинение, они попали под власть польского короля, но числились и в составе Германской империи. Впрочем, и искоренение язычества становилось лишь предлогом. Датчане уже начали обращать ободритов в христианство, но немцы не желали делиться с Данией. Германские герцоги Генрих Лев и Альбрехт Медведь в союзе с язычниками-лютичами навалились на ободритов и стерли их королевство с лица земли. Земли захватили для себя, а уцелевших жителей распродавали в рабство полякам и чехам.

Теперь в распоряжение немцев попали славянские порты на Балтике, их корабли стали наведываться к берегам Латвии и Эстонии. Причаливали у устья Западной Двины, торговали, присматривались. А в 1180-х гг. папа Александр III прислал сюда епископа Мейнгарда, обращать ливов и латышей в латинскую веру. Епископ знал, чьими подданными числятся местные племена, действовал дипломатично и законно. Он отправился в Полоцк к правившему там князю Владимиру, попросил позволения построить на Двине католический храм. А Владимир… запросто разрешил[124]. Чего ж не разрешить? Епископ был человеком культурным, обходительным, признавал власть Полоцка. Может быть, у него что-нибудь получится, окрестит сотню-другую язычников.

Хотя сооружением церкви Мейнгард не ограничился. Он построил укрепленные поселки Укскюль и Дален, пригласил переселенцев из Германии. Но крещение шло плохо. Ливы противились, не принимали проповедников. Тогда Мейнгард и его преемник Бартольд обратились к папе с просьбой — объявить крестовый поход. Получили согласие, на Двину поехали рыцари. Однако даже в таком варианте толку было мало. Немцы начинали громить деревни ливов, те созывали ополчение. В бою пришельцы одерживали верх. Набирали добычу, побежденные платили выкуп, по условиям мира соглашались креститься. Но очень немногие воины выражали желание остаться в диких краях. Они отчаливали на родину, а язычники тут же выгоняли священников и дружными толпами лезли окунаться в реку — полагали, что таким образом «смывают» крещение.

Третий епископ, Альберт Буксгевден, взялся за дело более основательно. Он привез войско на 23 кораблях и в 1200 г. заложил крепость Ригу. Тут расположился постоянный гарнизон, а для дальнейшего наступления на прибалтов Альберт попросил у папы Иннокентия III учредить новый рыцарский орден. Ему дали устав ордена храмовников и назвали Меченосцами, рыцари нашивали на плащ изображения красного меча и креста. Орден угнездился в Риге, но полоцкие князья даже этому не препятствовали! У них были куда более важные дела — цапаться друг с другом, вместе с Ольговичами разорять княжества русских соперников. А епископ согласился числиться вассалом Полоцка, платил символическую дань, чего ж еще требовать?

Ну а в Эстонии появились датчане, тоже начали обращать жителей в латинство. Новгородцы не мешали. Ведь и у них имелись более важные дела, а с датчанами они торговали, поддерживали добрые отношения. Опять же, распространение христианства — дело святое, достойное. Как тут можно возражать? Правда, христианство было чужое, не православное. Но опасности в этом не видели. Ведь западничество торжествовало и в самой Византии. В Константинополе расцвели иностранные кварталы, открывались латинские храмы, патриархия и император заискивали перед Римом. Если патриарх разрешает у себя в Греции, значит, и для русских в этом нет ничего предосудительного.

Греки и впрямь втянулись в тесную «дружбу» с европейцами и считали себя в выигрыше. Казалось, что при Комнинах империя достигла наивысшего блеска. Ее вассалом стала Венгрия, немцев удалось выдворить из Италии. Гавань Константинополя переполняли чужеземные суда, состоятельные люди покупали импортные костюмы, ткани, венецианцы и генуэзцы везли восточные предметы роскоши. В столице возобновилось грандиозное строительство. Вельможи-взяточники и нувориши возводили дворцы, виллы, персональные церкви. Но провинция разорялась. Итальянцы воевали с немцами за византийский счет, огромные суммы требовались и на венгерские авантюры Мануила Комнина. А откупщики, пополняя казну, обдирали людей подчистую.

Деревни пустели и забрасывались, города заселялись инородцами — арабами, армянами, персами, евреями. Они умели «подмазать» правителей, скупали за бесценок землю и образовывали свои колонии. А византийское население правдами и неправдами перетекало в столицу. Только здесь можно было безбедно прокормиться в услужении у тех же иностранцев, вельмож, на стройках, в порту. Константинополь превратился в гигантский мегаполис-паразит, высасывающий соки из собственной страны.

А в 1180 г. умер Мануил Комнин. Брат императора Андроник объявил себя поборником интересов угнетенного народа, сверг и умертвил малолетнего наследника Алексея II. Андроника под тем же лозунгом скинул и убил Исаак Ангел. Хотя лучше не становилось. Только хуже. При Ангелах, по словам современников, «должности продавались, как овощи», «торговцы, менялы и продавцы платья удостаивались за деньги почетных отличий», «скифы и сирийцы за взятки приобретали ранги». Дошло до того, что начальник тюрьмы Лагос выпускал на улицы бандитов, чтобы они работали на него, делился добычей с придворными, и царь оставлял все жалобы без внимания[125].

Прогнившее величие империи продержалось очень долго, а теперь стало стремительно расползаться по швам. Венгерский король сразу забыл о зависимости от Константинополя. В свистопляске переворотов отделились причерноморские области, там родственники Комнинов провозгласили особую, Трапезундскую империю. Тмутаракань захватили половцы. Отпали армянская Киликия, Сербия, Болгария. А греческие архонты, правители провинций, получившие от Мануила Комнина права западных графов, переставали считаться с центральной властью, вводили собственные законы, налоги, воевали друг с другом.

Но Запад другом Византии так и не стал. Все свои неудачи на Ближнем Востоке европейцы сваливали на «греческие происки», презрительно величали византийцев «еретиками». В 1196 г. на папский престол взошел Иннокентий III — энергичный, расчетливый, хитрый. Он, конечно, не вспоминал, на чьи деньги его предшественники сумели сбросить опеку германских императоров. Зато плодами византийской политики воспользовался в полной мере, стал не только духовным, а могущественным светским правителем, его власть признали итальянские князья и города, Сицилия. Папа решительно лез в дела европейских монархов, регулировал королей Англии, Франции, император Германии Фридрих II принес ему вассальную присягу.