Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, продолжала Джун, ей совершенно все равно; какое кому дело? Но ей бы хотелось только одного, – и, чувствуя, как она прижимается щекой к его коленям, старый Джолион понял, что тут дело нешуточное. Раз уж он решил купить дом за городом, пусть купит – ну, ради неё – этот замечательный дом Сомса в Робин-Хилле. Он совсем готов, он просто великолепный, и все равно там никто не будет жить теперь. Как им хорошо будет в Робин-Хилле!
Старый Джолион уже был начеку. Разве этот «собственник» не собирается жить в новом доме? С некоторых пор он только так и называл Сомса.
Нет, сказала Джун, не собирается; она знает, что не собирается.
Откуда она знает?
Этого Джун не могла сказать, но она знала. Знала почти наверное. Ничего другого и быть не может: все так изменилось. Слова Ирэн звучали у неё в ушах: «Я ушла от Сомса. Куда мне идти?»
Но Джун ничего не сказала об этом.
Если бы только дедушка купил дом и заплатил по этому злополучному иску, которого никто не смел предъявлять Филу! Это самое лучшее, что можно придумать, тогда все, все уладится.
И Джун прижалась губами ко лбу деда и крепко поцеловала его.
Но старый Джолион отстранился от её ласки, на лице его появилось то строгое выражение, с которым он всегда приступал к делам. Он спросил, что она такое задумала. Тут что-то не то, она виделась с Босини?
Джун ответила:
– Нет, но я была у него.
– Была у него? С кем?
Джун твёрдо смотрела ему в глаза.
– Одна. Он проиграл дело. Мне всё равно, хорошо или плохо я поступила. Я хочу помочь ему и помогу.
Старый Джолион снова спросил:
– Ты видела Босини?
Взгляд его, казалось, проникал ей в самую душу.
И Джун снова ответила:
– Нет; его не было дома. Я ждала, но он не пришёл.
Старый Джолион облегчённо завозился в кресле. Она поднялась и посмотрела на него; такая хрупкая, лёгкая, юная, но сколько твёрдости, сколько упорства! И, несмотря на всю свою тревогу и раздражение, старый Джолион не мог нахмуриться в ответ на её пристальный взгляд. Он почувствовал, что внучка победила, что вожжи выскользнули у него из рук, почувствовал себя старым, усталым.
– А! – проговорил он наконец. – Ты наживёшь себе беду когда-нибудь. Всегда хочешь настоять на своём.
И, не устояв перед желанием пофилософствовать, добавил:
– Такой ты родилась, такой и умрёшь.
И он, который во всех отношениях с деловыми людьми, с членами правлений, с Форсайтами всех родов и оттенков и с теми, кто не был Форсайтами, всегда умел настоять на своём, посмотрел на упрямицу внучку с грустью, ибо в ней старый Джолион чувствовал то качество, которое сам бессознательно ценил превыше всего на свете.
– А ты знаешь, какие идут разговоры? – медленно сказал он.
Джун вспыхнула.
– Да… нет! Знаю… нет, не знаю, мне всё равно!
И она топнула ногой.
– Мне кажется, – сказал старый Джолион, опустив глаза, – что он тебе и мёртвый будет нужен.
И после долгого молчания заговорил опять:
– Что же касается покупки дома, ты просто сама не знаешь, что говоришь.
Джун заявила, что знает. Если он захочет купить, то купит. Надо только оплатить его стоимость.
– Стоимость! Ты ничего не понимаешь в таких делах. И я не пойду к Сомсу, я не желаю иметь дела с этим молодым человеком.
– И не надо; поговори с дядей Джемсом. А если не сможешь купить дом, то заплати по иску. Он в ужасном положении – я знаю, я видела. Возьми из моих денег.
В глазах старого Джолиона промелькнул насмешливый огонёк.
– Из твоих денег? Недурно! А ты что будешь делать без денег, скажи мне на милость?
Но втайне мысль о возможности отвоевать дом у Джемса и его сына уже начала занимать старого Джолиона, На Форсайтской Бирже ему приходилось слышать много разговоров об этой постройке, много весьма сомнительных похвал. В доме, пожалуй, «чересчур много художества», но место прекрасное. Отнять у «собственника» то, с чем он так носился, – это же победа над Джемсом, веское доказательство, что он тоже сделает Джо собственником, поможет ему занять подобающее положение, закрепит за ним место в обществе. Справедливое воздаяние всем, кто осмелился считать его сына жалким нищим, парией.
Так, посмотрим, посмотрим. Может быть, ничего и не выйдет; он не намерен платить бешеные деньги, но если цена окажется сходной, что ж, может быть, он и купит.
А втайне, в глубине души, старый Джолион знал, что не сможет отказать ей.
Но он ничем не выдал себя. Он подумает – так было сказано Джун.
Старый Джолион никогда не принимал поспешных решений; по всей вероятности, он долго раздумывал бы о покупке дома в Робин-Хилле, если бы не понял по лицу Джун, что она не оставит его в покое.
На другой же день за завтраком Джун спросила, к какому часу велеть подавать карету.
– Карету? – сказал он невинным тоном. – Зачем? Я никуда не собираюсь.
Она ответила:
– Надо выехать пораньше, а то дядя Джемс уедет в Сити.
– Джемс? Зачем мне Джемс?
– А дом? – Джун сказала это таким тоном, что притворяться дальше уже не имело смысла.
– Я ещё ничего не решил, – ответил он.
– Надо решить. Надо решить, дедушка, подумай обо мне.
Старый Джолион проворчал:
– О тебе? Я всегда о тебе думаю, а вот ты никогда о себе не подумаешь, а надо бы подумать, чем все это кончится. Хорошо, вели подать к десяти.
В четверть одиннадцатого старый Джолион уже ставил свой зонтик в холле на Парк-Лейн – с пальто и цилиндром он решил не расставаться; сказав Уормсону, что ему нужно поговорить с хозяином, он прошёл в кабинет, не дожидаясь доклада, и сел там.
Джемс был в столовой и разговаривал с Сомсом, который зашёл на Парк-Лейн ещё до завтрака. Услышав, кто приехал, Джемс беспокойно пробормотал: «Интересно, что ему понадобилось?»
Затем он поднялся.
– Ты только не торопись, – сказал он Сомсу. – Прежде всего надо разузнать, где она, – я заеду к Стэйнеру; они молодцы; уж если Стэйнер не найдёт, то на других и надеяться нечего, – и вдруг, в порыве необъяснимой нежности, пробормотал себе под нос: – Бедняжка! Просто не знаю, о чём она думала! – и вышел, громко сморкаясь.
Старый Джолион не поднялся навстречу брату, а, протянув руку, обменялся с ним форсайтским рукопожатием.
Джемс тоже подсел к столу и подпёр голову ладонью.
– Как поживаешь? – сказал он. – Последнее время тебя совсем не видно.